Павел Северный - Сказание о Старом Урале

К воротам смело подошла лядащая старушонка с кринкой, прикрытой капустным листом.

– Ну-кось, пропусти-ка меня, солдатик.

– Ноне в крепость нельзя, Захаровна.

– Да ты очумел, что ли? Всякий день хожу об эту пору. Енералу сметанку ношу. Пошто ноне строгости?

– Сама знаешь: невьянский хозяин прикатил. Мельковским ротозеям праздник изладил.

– Стало быть, Демидов-то побаивается народа. Слыхивала про него. До старости, слышь, дожила, а его плетки на своей спине не испытала. Слыхивала, ужасти как он над народом изгаляется. Вот и боится людей работных. У енерала заступы просит. Помилуй господь нас, грешных. Царица небесная, заступница сирых, спаси нас от злыдня-хозяина!

– Чего плетешь, Захаровна, на народе? Он, сказывают, от самой царицы сюды дослан, немцев гнать, – перебила старуху одна из востроносых женщин.

– Это я-то плету? Глядите! Ох и ворона ты, Григорьевна! Носик у тебя остер, и каркаешь по-вороньи. Нешто злодея такого царица к нашему енералу пошлет? Слушать даже обидно.

Солдат ласково похлопал старушку по спине.

– Ступай, баушка. Наверняка у Афанасьевны нужда в сметане.

– И то пойду от греха. И скажет же эдакое баба!

Старушка обернулась к притихшим женщинам.

– Топайте, бабоньки, по домам. Аль дома забот не стало? Чему быть, того не миновать. А на служивого – чего серчать? Он, чай, вроде нас, подневольный человек.

– Так пусть и не заносится перед нами.

– Идите, голубушки, по домам.

Старушка вошла в крепость, а народ стал нехотя расходиться. Рыжий мужик Филимон, по-недоброму оглядев в последний раз солдата, пошел со своей супругой восвояси, бормоча себе под нос:

– Ну и солдат! Так и не дал поглядеть коней-лебедей!

Неожиданное появление Демидова в коридоре Горного управления переполошило и посетителей, и многочисленных чиновников. Просители всех сословий и чиновники всех рангов сразу забыли различия в чинах и взволнованно зашушукались. Пошли самые невероятные догадки насчет приезда заводчика.

Шепот слышался во всех комнатах управления. Передавали со злорадством, что Демидову пришлось дожидаться в приемной целых двадцать минут, пока генерал вел в кабинете беседу с горным чиновником Арцыбашевым и геодезистом Шишковым.

Всем хотелось знать, о чем будут беседовать два уральских медведя, которым с первой встречи стало тесно в одной берлоге.

Старшие чины управления уже поговаривали, что накануне вечером командир придумал наконец кушвинской горе название и что донесение на высочайшее имя повезет в Петербург Арцыбашев.

Самоличный приезд в крепость Демидова расценивали как нечто чрезвычайное. Все знали, что даже при Виллиме Геннине, которого Акинфий Никитич называл своим другом, он никогда не наведывался в крепость. А тут вдруг ни с того ни с сего появился в гостях у своего врага. Все недоумевали.

Управление походило на военный штаб в дни генерального сражения. И если кто-нибудь из просителей обращался к чиновникам, те делали удивленные лица и отвечали: «Что вы, милейший! До того ли нам сейчас? Ждите! Неужели не понимаете, что произошло? У нас – господин Демидов. С ним ведет генерал Татищев беседу величайшей секреткой важности... Они в кабинете у его превосходительства».

Когда Акинфий Демидов вошел в этот кабинет и драгун-постовой плотно прикрыл дверь, Василий Никитич Татищев склонялся над бумагами.

Демидов успел окинуть взором убранство просторного, светлого покоя, заметить раскрытые настежь окна со шторами и два портрета: Петр в Преображенском мундире и Анна Иоанновна в горностаевой мантии.

Татищев порывисто встал, сдвинув массивное кресло с высокой спинкой.

– Добро пожаловать, господин Демидов! Извольте извинить, что не мог сразу оставить срочного дела. Не известили заранее о прибытии.

Он вышел из-за стола, обменялся с заводчиком крепким рукопожатием.

– Прошу.

Татищев указал на кресло, стоявшее на медвежьей шкуре. Демидов, усаживаясь, ощутил, что лопнул-таки на спине шов нового, шитого серебром, лилового камзола. Вытер кружевным платком пот со лба под париком. В переднем углу ему понравился резной, инкрустированный строганцами киот с большим образом Николая Мирликийского, а на стене – цветная карта Угорской провинции.

Татищев, давая возможность гостю первому начать деловой разговор, прошелся по кабинету, а воротясь к столу, стал молча перекладывать бумаги на бюваре. Но и Демидов молчал, удобно обосновавшись в кресле, и не торопился приступать к цели визита. Хозяин чуть поправил штору, чтобы прямой солнечный луч не беспокоил гостя, а затем вновь занял место в своем генеральском кресле.

– Вот мы в конце концов и встретились с вами. И главное – так просто! Больше всего у больших людей ценю умение поступать запросто, без чинов...

Демидов уже успел рассмотреть и чернильницу из малахита, тонкой работы, с искусно вырезанной белкой... Демидов решил, что этот малахит добыт в его вотчине.

– Как доехали из Невьянска, Акинфий Никитич?

– Благодарствую, Василий Никитич. Утро хорошее выдалось. Зарей из экипажа полюбовался. А то ведь все недосуг за делами.

– Изволили верно заметить. Довелось как раз и мне сегодня восход наблюдать. Волшебство!.. Позвольте задним числом отблагодарить вас и людей ваших за встречу, какой я удостоился у вас, проезжая через Невьянск. Тронут! Понеже среди народа встречающего были и дети. Их привет – сама сердечность, святость искренности... Понравились мне ваши слободы. Все в них – по-хозяйски. Своим чиновникам всегда в пример вас ставлю, когда заходит речь о хозяйской рачительности.

– Обидели нас, ваше превосходительство, нашего дома не навестили.

– Покорнейше прошу прощения. Отнюдь не имел намерения обиду вам учинить. Не заехал только по той причине, что не чаял вас дома застать. Имел донесение, что вы в столицу отбыли.

– Совершенно справедливо. Но в Невьянске был мой сын Прокопий.

– Какая досада! Знай я об этом, обязательно навестил бы молодого хозяина. В столице доводилось встречаться с ним. Молодой человек стремление имеет к познанию горного и торгового дела. Не ленится навещать другие страны. Это похвально. Было бы нам о чем побеседовать. Жалею! Весьма сожалею!

– Милости прошу как-нибудь осчастливить и меня своим посещением. Дозвольте осмелиться и задать откровенный вопрос: по какой причине, ваше превосходительство, до сей поры не изволили лично мои заводы осмотреть?

– Столь же откровенно отвечу. Во-первых, не хотел себе огорчение причинять, видя у вас то, чего не могу добиться у себя на казенных горных заводах. Впрочем, смею заверить: порядки на ваших заводах мне ведомы. Во-вторых, не люблю по указке ходить: дескать, сие разрешается осмотреть, а сие – упаси бог!