Павел Северный - Сказание о Старом Урале

Вероятно, Прокопий ищет себе другую любовницу вместо утопленницы – так полагал приказчик. А где же искать подходящую, как не на дорогах, где бродят «шатучие беглецы» с Руси, или в тайных скитах кержаков, где тоже немало юных красавиц девственниц.

Горя мстительным желанием поскорее дознаться до правды и лишний раз очернить сына перед отцом, Шанежка следил за Прокопием сам или поручал это катам с Елупанова острова. На тех-то он мог положиться! Больше всего Шанежка тешился надеждой, что Прокопий к тому же обкрадывает отца, ищет укромные местечки – захоронки для краденого. Ведь он и сам-то прячет в земле рублевики, сворованные из коробов, когда их выносят из-под башни. Про эти шалости приказчика как-то проведала и Сусанна. Не побоялась даже пригрозить приказчику, когда приходила к нему в избу насчет Настеньки...

Словом, и Прокопий, и Шанежка одинаково жили надеждами. Ни тот, ни другой не подозревали, как сложно переплетаются выбранные ими пути-дорожки...

А время шло себе своим чередом, предоставляя обоим равные шансы прийти этими дорожками к задуманной цели.

Сентябрьский погожий день стал после полудня ветреным.

Савва, поспав после сытного обеда в купеческой слободе, возвращался в свою башню по заводскому двору. На старых липах около башни беспокойно шелестела шумливая листва. Савва не любил этого тревожного шелеста, с тех пор как бежал из-под плетей в Тулу: тогда в побеге шорох листвы преследовал бунтаря-стрельца, пугал его в лесах...

...И сейчас липы шумели беспокойно. Чтобы уйти от ненавистного шума, Савва отправился по лестничным переходам на самый верхний ярус башни.

Колокол ударил три раза. Глянув вниз, Савва увидел, как из распахнутых ворот выехал старый хозяин на вороном коне. Свора собак и три псаря сопровождали хозяина.

Савва велел дозорному принести скамью, а затем почистить колокола курантов.

Оставшись в одиночестве, Савва смотрел бездумно на бегущие в небе облака.

Наступила осень. В эту пору только и полюбоваться с башни величественной красотой уральской природы. Летние ситцы еще не сменились золотой парчой, но эта перемена наряда уже наметилась, кое-где в лесах багровели осины – глаз не оторвешь, особенно под неярким лучом осеннего солнышка.

Услышав шаги, старик неожиданно увидел Сусанну. Ветер плотно обжал на ней сарафан. Она стояла у решетки перил во всей своей грешной красоте. Тихонько засмеялась и заговорила первой:

– Напугала тебя? Я-то думала, ты спишь.

– Соснул часик, после обеда. Такая уж у меня служба, чтобы днем спать. Да вот листва своим шумом меня наверх загнала.

– Ветер-то какой! Даже дышать трудно, а все равно хорошо вольным ветром подышать!

Сусанна следила, как раскачиваются ветви берез в хозяйском парке. Действительно, здесь, наверху, шума почти не слышно.

– Куда это хозяин с псами подался?

– Щенят захотелось ему на бегу посмотреть. Много щенят народилось – прямо урожаи на псов у Демидовых.

– На все, видать, нынче, после буранной зимы, урожай. Хлеба в хорошем колосе, в огородах густо. Капуста, сказывают, до того туга – хошь топором разрубай. У людей в люльках тоже не пусто. Не осуди, ежели спрошу: почему давно сюда ко мне не поднималась?

– Да так... И дела будто не делала, а тебя в башне навестить все времени не хватает.

Перегнулась через перила, поглядела вниз.

– Легче! Мотри, чтобы голову не обнесло.

– Любо мне с высоты поглядеть. Земля будто так к себе и тянет.

– Она человека завсегда тянет. Всех к себе ждет, и бедного и богатого. Кого долго ждет, а кто сам себя к ней приближает.

Сусанна испытующе посмотрела на Савву и перешла на другую сторону яруса. Савва заметил, как напряженно она вглядывается вдаль.

– Аль кого приметила на дорогах?

– Нет, нет, никого. Просто гляжу.

– А взгляд-то у тебя тоскливый, будто прощальный.

– Скажи-ка, Савва, куда вон та дорога тянется?

– А тебе зачем?

– Всякому нужна своя дорога.

– Ты лучше тропку выбери. По тропкам-то легче дойти.

Сусанна снова испытующе посмотрела на собеседника, переспросила настойчивее:

– Так куда же та дорога?

– На Верхотурье. Вроде бы недавно про нее уже спрашивала.

– Спутать боюсь.

– Аль собралась куда?

– И то собралась.

– С хозяином?

– Одна.

– Тогда о тех дорогах зря спрашиваешь. Вон на лесные гляди.

– Ишь как сразу насторожился! То-то, слуга хозяйский! Глядишь на меня, как ястреб на цыпушку.

– Зря плетешь, хозяюшка. Лучше ладом сказывай, куда собралась. Давно чую, о чем помышляешь.

– Правду сказать?

– А это уж как бог тебе на душу положит.

– Нет уж, лучше помолчу.

– На все будто хитра, а помыслы таить не наторела. Очи выдают.

– Какие помыслы? Что ты, Савва? Мне ли от тебя тайны скрывать?

– Стало быть, не волка во мне видишь?

– С зимы я в тебе волка видеть перестала. С того вечера, когда рассказал, как мужа моего зарубил, а меня хозяину отдал.

– Что же рассказал, отвел душу грешную. Углядел тогда в твоих очах тоску по вольности. Молодость твою пожалел, да, видать, толку мало.

– Почему думаешь, что толку мало? Ведь я, Савва, бежать решилась.

– Давно бы так.

– Пошто не крестишься от страху перед хозяином?

– Говорю тебе: на волю давно пора.

Сусанна засмеялась.

– Смехом боль душевную лечишь?

– Пошутила я. От вас разве убежишь?

– Значит, все-таки боишься меня? Привыкла в любом человеке доносчика видеть?

– Отворишь мне ворота, когда побегу?

– От опочивальни твоей до моих ворот не близко. Сперва надо суметь из дому уйти.

– Из дому – сумею.

– Тогда к воротам не ходи. Ладнее место есть. Про то место теперича здеся только я один знаю. Хозяин и тот, наверняка, про него позабыл.

Савва задумался, вздохнул тяжело.

– Вот слушай! По саду пойдешь мимо беседки с голой мраморной бабой. Свернешь в ложок с сосенками, а по нему – до самой стены. Калитку отыщешь. Сейчас она на запоре. А ключик от нее я сохраняю. Понадобится она – скажешь загодя. Я и отворю. Из калитки выйдешь в нейвинский лог, а по речке до мельничной запруды рукой подать. Поняла? Завтре на досуге погуляй по саду... Проверь Саввины слова. Помни: за мельницей куда хочешь подашься... Куда пойдешь-то?

– Пока не знаю.

– То-то вот и оно. Значит, про то он один знает, да помалкивает.

– О ком речь ведешь?

– Ошибки бы какой не дал Прокоп Акинфич. Молод и горяч. Он тебя готов в зубах нести за тридевять земель. Только одно беда – дороги ухабистые, да больше лесные.

– Видал меня с ним?

– Видел. Ночью. У пруда с ним обнималась.

– Не убереглась, значит?

– От меня уберечься не просто. Ночью ловчее домового шагаю. Бедовой уродилась, коли от одного Демидова к другому, зажмурясь, в руки идешь. Помогу. Беги! Под любой пыткой не выдам. Охота и мне перед смертью хоть одно такое дело сотворить, чтобы на том свете черти из меня жилы полегче тянули, сковороду подо мной послабее калили. Охота, чтобы здесь на земле, где людские жизни губил, хотя бы одна рука свечу в помин моей души грешной затеплила.