Павел Северный - Сказание о Старом Урале

– Не тронь старика. Шанежку ко мне.

Акинфий пал на Невьянск как снег на голову. В первый же день побывал на Ялупан-острове, сам повидал согнанных туда наиболее упрямых «молчальников», Шанежку разносил беспощадно. Обнаружил на заводе большие неполадки. Убедился, что дела в его отсутствие велись спустя рукава. От хозяйского разноса приказчик покрылся холодным потом.

Поздним вечером в портретном зале, уже при свечах, Акинфий наставлял приказчика Шанежку. Камердинера Самойлыча он послал в башню за Саввой.

Хозяин мерил зал шагами, заложив руки за спину. Приказчик был белее бумаги, стоя переминался с ноги на ногу. Слишком хорошо он знал, что сулит ему сухость в хозяйском голосе.

– Конюхом тебе быть, а не делами управлять. Мараешь славу старого завода.

– С народом туго приходится. Озверел он. Зубатят в ответ.

– Зубатят? Плетей, что ли, у тебя нехватка? Свою вину на чужие плечи перекидываешь? Хитер, рыжая лиса! Слуги жалуются, что ты, морда наглая, девок во дворец водишь. Ноги чтобы твоей больше во дворце не было. Слышишь?

– Слушаюсь.

– Теперь твердо запоминай, что прикажу. Поутру сам возьмись за дознание на Ялупане. Тамошний смотритель больно жалостлив. Каленым железом молчальников жги, а правду узнай, откуда кто ко мне явился. Сколько сейчас всего на Ялупане?

– Не боле четырех сотен.

– Тех, кто не признается, держи на Ялупане, покуда мой гонец из столицы сюда не прискачет. Получишь от меня знак через брата Никиту – всех упрямцев под башню в казематы сведешь. Тогда на Ялупане годовые избы попали, отсидные ямы засыпь.

– Все исполню. А с теми, кого под башню, что прикажешь?

– А это уж не твоя забота. Там Саввино слово закон. Скоро брат сюда из Ревды наедет с Мосоловым. С Прохором не задирайся, он старше тебя по службе.

– Распорядку его чиниться?

– Смотря в чем. Слушай, о чем скажет, а ладь как сподручнее. Только одному Савве во всем чинись. Его больше брата слушайся.

– С серебром как велишь, кое там в коробах и в гробах?

– И о том Савва позаботится. Сторожам у всех ворот вели ворон ртами не ловить. Чтобы о всяком чужом человеке доносили тебе незамедлительно: судьбу Невьянска тебе вручаю. На заводе о столичном розыске никому ни слова. Оплошаешь – сам себе могилу рой. Понял меня?

– Как не понять!

– Тройку мою после полуночи тихонько подашь. Как уеду – ходи по заводу с веселой рожей, никакой тревоги сам не выдавай и в людях не разводи.

Опираясь на черемуховую трость, на пороге зала появился Савва. Он будто уменьшился ростом и глухо кашлял.

– Мир честной беседе! Наведаться к себе повелел, хозяин?

– Здорово, староста башенный! Ступай, Шанежка.

Старик проводил приказчика насмешливым взглядом.

– Видать, хозяин, насыпал ты ему соли на все места. Совсем притих. А ведь от спеси да от водки вовсе раздулся, башку потерял.

Савва с удовольствием осматривал зал, будто никогда не видел.

– Знатное место! Только всякое слово здесь будто громом отдается. Ежели беседовать позвал, пойдем лучше в отцов покой. Не по себе становится при эдаком богатстве. И глядеть-то на такое отвык.

Демидов взял канделябр.

– И то. Идем к отцу, дед Савва.

Когда вошли в покой Демидова-отца, Савва осенил себя крестным знамением.

– Садись.

– Постою. Ноги держат.

– Неможется тебе, старик.

– Весь поскрипываю, как немазаная телега. Тяжко стало, как леса кругом огнем взялись. Жалко их. Спать не могу. Никогда раньше так не горели.

Савва разговаривал стоя и не сводил глаз с портрета царя Петра.

– А я ведь помню, как сей царский лик сюда привезли. Непогода была страшнущая. Офицерик его привез. С виду молоденький, а уж важен, куда тебе... Пошто неожиданно прикатил? Неужли опять на тебя, что на медведя, ловчих спустили?

– Розыск против меня в Сенате надумали.

– Так что же из того? Впервой, что ли? Плюнь ты на этих ловчих, Акинфий Никитич. Бывали у нас царские следователи. Отъедались на даровых харчах. Иные в баньках париться любили, другие с девушками пошаливали да и отъезжали в обрат с подарочками. И вся гоньба.

– На сей раз, Савва, гоньба построже и охотник покрупнее.

– Да какой там охотник! У нас на все свой сказ есть, чтобы ответ держать. Аль позабыл, как покойный родитель твой говаривал: «Де на наших, мол, демидовских шашнях комар носика не подточит»? Видать, не я один старею. И к тебе она, знать, подобралась, старость тревожная. Тоже велит, как и мне, обо всем думать да беспокоиться. Ты тоже от того притомился.

– Дело к тебе у меня нынче немалое. Прошу тебя, сядь тут рядом и давай-ка вместе это дело обмозгуем.

– Постою. Это ты при царях и царицах сидеть за картами приобык. А я и перед нарисованным не сяду. Не неволь. Сказывай свое дело. Послушаю я, а ежели надобно, и запомню.

– Вернее тебя, Савва, у меня человека нет.

– В том сумления не имей.

– Беглых людей хозяева на меня царице нажаловались. К ответу требуют за всех пойманных.

– Ишь ты! А царица писала такой закон, по которому нельзя шатучих да кержаков ловить? Ежели бы не ловили, кто царю Петру пушки бы лил? Зря ябедничают. По-доброму с тобой куда сподручнее. Они бы лучше попросили на бедность серебришка, чем ябедничать, вроде ребятишек малых.

– С розыском важный князь прибудет.

– Да пускай его. Толк один. Князь! Чать, разум-то у него один в голове, второго про запас не носит. А с одним разумом, хотя и раскняжеским, неужто Демидов не поспорит? Для Уралу и сам ты – князь, да еще и набольший.

– Шутишь все, старик. Уж какой я князь: в холщовой зыбке мать укачивала.

– Что-то, хозяин, ты нынче по-чудному речь ведешь. Ты пояснее мне растолкуй, чего надобно для тебя изладить. Какие, скажем, канавы нарыть, чтобы у княжеского возка оси переломились. Что от розыска ты над собой не убережешься – про то я давно чую. Больно разошелся и рубликами, как овсом, раскидываться стал. Это к добру не ведет. Позабыл про людскую зависть? Стало быть, для меня опять подошла пора концы топить.

– Так думаю.

– Ну и утопим. Без пузырей потонут.

– Так ведь в башню-то... придется людей прятать, кои не объявятся.

– И их спрячем.

– Сколько под башню загнать можно?

– Ежели во все казематы, то немало.

– Под башню повелел я всех молчальников свести.

– На отсидку? Крика бы не подняли. От площади близко. Услыхать могут.

– Недолго накричат. Захлебнутся.

Савва вздрогнул, посмотрел в глаза Акинфию.

– Вон что надумал? Так ведь перво-наперво вода чекальню зальет.

– Серебро снесешь в Цепную залу. Ту не зальет.

– Кто его знает! Гляди, как хлынет. Воды в пруду вдосталь.

Демидов достал из кафтана две половинки разрубленного кольца.

– Вот гляди. На две половинки порушено. Половину с изумрудом сейчас тебе отдам, а половину с рубином с собой в столицу возьму. Ежели прискачет к тебе от меня гонец со второй половиной, тогда в третью полуночь после приезда гонца пустишь под башню воду из пруда.