Абрам Каган - Преступление и совесть

— Меня вполне удовлетворяет данное вами объективное освещение интересующего нас вопроса, ваше превосходительство.

В эту минуту в дверь постучали. Прокурор сказал «войдите» — и на пороге появился Голубев.

Ходошев было растерялся, но, овладев собой, нагнулся над своими записями, словно и не замечая вошедшего.

Голубев был на волне бурливших в нем эмоций:

— Какую новость я вам принес, Георгий Гаврилович! Будь вы хотя бы в моем возрасте, да вы бы…

Строгий взгляд прокурора заставил студента осечься. Тогда Голубев бесцеремонно подошел к Ходошеву и, подавая ему руку, проговорил:

— Познакомьте меня с вашим гостем.

Черты лица Ходошева показались ему знакомыми, но Голубев никак не мог припомнить, где он мог встречаться с этим человеком.

— Кто это, Георгий Гаврилович? — тихо спросил он.

— Знакомьтесь — господин Голубев, господин Гвоздев, сотрудник Петербургского телеграфного агентства.

— Ага, вспомнил… Я не ошибся? Тогда… возле пещеры, где нашли труп Андрюши. Я не ошибся?

— Простите, господин Голубев, я вас вижу впервые, — невозмутимо сказал Ходошев.

— Тогда все впереди, — с апломбом заявил студент. — Поскольку вы из Петербургского телеграфного агентства, то и вам надлежит знать: еврей Мендель Бейлис признал свою вину, добровольно сознался в убийстве Андрюши Ющинского.

— Возможно ли! — воскликнул Ходошев. — Действительно, это сенсационная новость… — Он старался говорить как можно спокойнее.

— Уж если Владимир Степанович говорит, значит, все достаточно точно и вполне достоверно, почтеннейший, — с нескрываемым удовлетворением произнес прокурор.

— А каким образом вам удалось узнать об этом? — уже совсем спокойно спросил Ходошев.

— Я только что от следователя, — торжествующе сообщил Голубев. — Понимаете ли вы, какую победу одержали мы, русские люди?! Георгий Гаврилович, вы должны немедленно сообщить об этом министру юстиции. Ура! — От восторга Голубев готов был чуть ли не в пляс пуститься. — А вы, господин Гвоздев, можете передать эту радостную весть всем патриотическим русским газетам.

«Пора уходить!» — подумал Ходошев. Картина вполне ясна. Да он и не сомневался в той сложной закулисной интриге, которую уже не первый день плетут Чаплинский и его единомышленники.

— Ваше превосходительство, если позволите, я подготовлю интервью и представлю его вам на утверждение. Лишь после этого мы разошлем его различным газетам.

— Что означает «различным газетам»? — нахмурился Чаплинский.

— Я имею в виду русские газеты, обслуживаемые нашим агентством. До свиданья, ваше превосходительство!

Выйдя из кабинета, Ходошев ускорил шаг, хотелось как можно скорее выбраться отсюда.

Доложив в редакции о своей беседе с прославленным прокурором, Ходошев вызвал у своих коллег и смех, и недоверие. Сослуживцы никак не могли поверить, что Ходошеву все же удалось вырвать интервью у Чаплинского.

Тогда Исай Ходошев подошел к телефону, несколько раз повертел ручку и попросил связать его с Чаплинским. Все окружили Ходошева и с напряженным интересом ожидали разговора.

— Ваше превосходительство, господин прокурор Киевской судебной палаты! Говорит корреспондент Гвоздев. У меня уже готово данное вами интервью. Однако напечатать его я смогу только в местной газете «Киевская мысль». В случае вашего согласия я принесу вам на подпись текст интервью.

— Что, что он ответил? — нетерпеливо спрашивали сотрудники.

Повесив трубку, Ходошев негромко произнес, подражая испуганному голосу прокурора:

— «Это шантаж, вы шантажист! Я привлеку вас к ответственности!»

Он помолчал, после чего воскликнул энергично:

— Он хочет обмануть весь русский народ, но мир этого не допустит!..

Вот уже несколько дней в Киеве пребывал самодержец Николай Романов с членами своей семьи. Приезд его был приурочен к открытию памятника Александру Второму — деду Николая Второго.

Что творилось в Киеве! Всеобщее ликование и волнение царило в городе, люди готовились к торжествам…

Среди прибывших в Купеческий сад на церемонию встречи его императорского величества находился и журналист Исай Ходошев. В толпе он увидел Настю Шишову с ее приятелем — рабочим Петром Костенко. Это они в буквальном смысле слова спасли его в тот мартовский день возле пещеры, когда возбужденная толпа способна была безжалостно растоптать любого, кто оказался бы на ее пути…

В неописуемой давке перед глазами Ходошева промелькнул с группой студентов и Голубев. Отдавая своим единомышленникам какие-то распоряжения, он, как всегда, горячился, был суетлив. Его студенты рыскали в толпе, цепляясь к тем, кто вызывал в них хотя бы малейшее подозрение, и выводили их из толпы.

Близились сумерки, но было еще достаточно светло. Появление Николая Второго с августейшими дочерьми Ольгой и Татьяной привлекло внимание собравшихся. Императора сопровождали председатель Совета министров статс-секретарь Петр Аркадьевич Столыпин и другие высокопоставленные лица. По склонам гор до самого Подола прокатилось оглушительное «ура». Всюду, куда падал глаз, толпились празднично одетые женщины и мужчины с обнаженными головами.

Пробиваясь вперед со своими друзьями, чтобы поближе разглядеть всероссийского самодержца, Ходошев невольно усмехнулся, вспомнив слова, сказанные много лет назад его отцом: когда впервые увидишь царя, нужно произнести слова благословения.

В толпе, окружившей его величество, Ходошев заметил прокурора судебной палаты. То, что в самом центре священник Федор Синкевич, совершенно понятно: ведь он один из вожаков киевских «союзников». Но прокурор… Не зря, значит, называют Чаплинского одним из приближенных Синкевича…

А вот рядом с прокурором и городской голова — генерал-губернатор — и еще кое-кто из высокопоставленных сановников. Эти лица Ходошеву приходилось видеть не раз.

Пробираясь сквозь толпу, Ходошев оказался почти совсем рядом с беседкой, украшенной государственными гербами. В тот самый момент на подиум поднялся царь. Всматриваясь в даль, он указал рукой на Труханов остров, где утопала в знаменах и хоругвях церковь. Слободка и Труханов остров с наступлением темноты должны были вспыхнуть светом многочисленных электрических лампочек.

Но день не спешил уступить дорогу сумеркам. Золотой диск солнца стоял еще высоко в небе, озаряя далекий горизонт.

Царь и окружающие его лица весьма благосклонно отнеслись к небывалому по красоте зрелищу, открывавшемуся их взору, и не собирались покидать волшебной беседки.