Михаил Коршунов - Мальчишник

Я прожил в доме на набережной более 20 лет (с 1931-го по 1953-й) и знал близко многих замечательных его обитателей. Ребята — Подвойские, Свердловы, Ногины — были моими друзьями, и я постоянно бывал в этих семьях. Знал я и семью Федотовых. Отец Левы был человек, биография которого могла бы составить удивительный роман. Фред Федотов был приятелем моего покойного брата и его жены и появился у нас в начале 30-х годов. Блондин с яркими голубыми глазами, с волевым лицом. Он поражал своей решительностью… Хотя прошло 55 лет, я отлично помню его рассказ о своей жизни: бежал от преследования охранки, объездил весь мир кочегаром парохода, принимал участие в организации американской компартии, сидел в «знаменитой» американской тюрьме. На тюремных прогулках познакомился с крупным «медвежатником», оба были игроками высокого класса в шашки. По условиям матча проигравший организует побег. Фред выиграл. И вот во время одной из прогулок заключенные затеяли страшную драку — надзиратели бросились разнимать. А в это время через стену была переброшена веревочная лестница, за стеной ждал автомобиль…

В начале 20-х годов Фред вернулся в Россию.

Два слова о себе. 51 год работаю в одном НИИ авиационной промышленности. В этом году мне исполнится 75 лет.

Фред Федотов начал работу над книгой «Америка». Некоторые главы отправил по почте в редакцию, где в то время работал писатель Александр Исбах. Исбах вежливо ответил автору, рекомендовал прежде всего писать о том, что сам автор пережил и, соответственно, хорошо знает. Так что не надо «разных там Америк». И как вспоминал сам Исбах — в ИКП среди них появился ну настоящий американский ковбой. Это и был Федор Федотов, чья невероятная биография и легла потом в основу повести Александра Исбаха о Фреде-американце «Большая жизнь». С тех пор Фред-американец и писатель Исбах стали друзьями. «Карточка Феди Федотова и Рэда Вильямса стоит у меня на столе, — писал Исбах. — Эта карточка была напечатана на обложке брошюры, выпущенной в Америке комитетом по защите Федотова и Вильямса, после их ареста».

Федор Федотов с увлечением трудился над «своей Америкой». Писал о миллионерах Вандербильдах, Огденах, Пибоди, Асторах. Об аграрных успехах, биржевых сделках. О рубашках с крахмальными воротничками и лакированных туфлях, обязательном вечернем костюме учеников в привилегированных американских школах. Писал об умении американцев вести полемику, диспуты, которые были далеки от всякого академизма. Об умении не избегать трудностей и не быть настойчивыми в пустяках. О слабости социалистического движения в Америке, потому что левые не имели единой боевой программы, каждая группа требовала самостоятельных политических действий, а конечным итогом борьбы многие видели индустриальную республику. Сочинил повесть для детей «Пахта» (по-узбекски — хлопок). Издана «Молодой гвардией». Об этой книге помнит Артем Ярослав, Лева показывал ему «Пахту». Была она у Маргариты, теперь от Маргариты перешла к нам. Напишет исторический роман «Желтая чума». Действие происходит в Монголии.

Федор Федотов становится членом редколлегии журнала «Новый мир», пишет статьи в газету «Правда». Когда ЦК партии примет решение о политотделах в МТС и в крупных совхозах, то первым в крупнейший алтайский зерносовхоз отправится Федотов. Шлет друзьям в Москву письма, и прежде всего Александру Исбаху. Письма весело подписывает «Ваш Гегель». Активно общается и с американскими друзьями, с Рэдом Вильямсом: приглашает приехать на Алтай и руководить совхозными мастерскими — «Хочу создать первоклассную ферму!». Из Америки отвечают: «Не ожидали, что ты Фредди, станешь фермером. И у тебя десятки тысяч гектаров. Сам президент мечтал бы о такой ферме и променял бы на нее свой Белый дом». Передают привет «милой нашей Розе». В ответ — телеграмма: «Чикаго Авеню Вильсона Рэду Вильямсу старина можешь поздравить закончили уборочную вери вел Фред». В ячейку ИКП — письмо: «…Для обслуживания бригад организовал культмашины «АМО». На них — парикмахер, книжный киоск, доктор, струнный оркестр, хор, труппа самодеятельных артистов, кино, общественная консультация… Выстроил клуб, но нет пьес. Подберите с юмором, с пламенем, совхозно-фабрично-колхозных…»

А потом… вдруг… скорбная с Алтая радиограмма в ЦК партии о трагической гибели Федора Каллистратовича Федотова. На охоте, во время приступа эпилепсии, упал лицом в воду у самого берега и погиб. Нашли на другой день. Эпилепсия — результат Трентонской тюрьмы, каторги. Александр Исбах: «Я знал о болезни Федора, об этой памятке Трентонской тюрьмы».

Теперь о золотых часах, американских. Они на самом деле американские. Подарок Рэда Вильямса. И я узнаю об этом в Литературном институте, когда Александр Исбах, в кожаной куртке с орденом боевого Красного Знамени, бывший военный корреспондент, вошедший с нашими войсками в Берлин, будет вести на нашем курсе семинар по западной литературе и расскажет, почти как легенду, биографию Фреда-американца — Левкиного отца. Во всех подробностях.

«Я долго сидел у Розы и беседовал с маленьким Левой. Мы рисовали с ним дальние планеты, и он мне показал, какие прекрасные кольца Сатурна нарисовал ему отец. Он с увлечением рассказывал мне о дальних мирах, но я невнимательно слушал… Я глядел в светлые, отцовские глаза Левы и думал о том реальном мире, из которого ушел его отец. Знаменитые золотые часы Федора, часы, которых так не хватало нам теперь на семинаре, отстукивали на столе ход жизни. Секунда за секундой. Мгновение за мгновением».

Левина мать не сразу узнает о гибели мужа, как не сразу потом узнает и о гибели сына. И ей все кажется, что вот-вот откроется дверь, и они войдут оба. Отец и взрослый уже сын. У обоих светлые с синевой глаза, цвет волос — пшеничный.

— Миша, они войдут оба… Оба войдут.

Она повторяет эту фразу с такой надеждой, с такой доверчивостью, что я замолкаю. Замолкает и она — и мы оба смотрим на двери, но в двери входит только персонал больницы.

Она сидит, как всегда, прислоненная мною к больничным подушкам. Во всем ее облике — проникновенная тишина. Казалось, что не замечает даже больничных стен; она в самой глубине своих чувств, своих надежд и ожиданий. Поднялась на великий порог, с которого видит своего мужа и своего сына, и это и есть ее последнее и величайшее счастье.