Михаил Коршунов - Мальчишник

Квартира на Арбате особая, потому что единственная в Москве, которую Пушкин снял сам, перестав жить по «большим дорогам». Обставил ее сам и все приготовил для встречи будущей жены, для начала семейной жизни.

— Пишите мне на Арбат в дом Хитровой, — будет уведомлять друзей.

В книге маклерских дел Анисима Хлебникова читаем, что Александр Сергеев сын Пушкин нанял дом в Пречистенской части, второго квартала, в приходе Троицы, что на Арбате.

И на этот мальчишник в доме в Пречистенской части придет Лермонтов, студент, — ему шестнадцать лет. Придет «во второй этаж» — ворота и калитка слева, — «в уютную щегольскую гостиную», оклеенную обоями под лиловый бархат, и услышит Пушкина, грустного, читающего стихи — прощание с молодостью.

Застыли в неподвижности глаза свечей. Застыло все, кроме стихов. Пушкин читает Пушкина. Пушкин читает Пушкина Лермонтову. Застыло все, кроме стихов, — и дом, и улица, и снег, и город, и жизнь, и смерть… Лермонтов видит только стихи, только Пушкина. Глаза Лермонтова, темно-карие, почти черные, калмыцкие, широко расставленные, отданы Пушкину, его стихам, навсегда, навечно в приходе Троицы, что на Арбате. Есть версия, что Пушкин однажды нарисовал Лермонтова.

АРБАТ, подари нам сказку, подари нам их встречу, подари нам Пушкинскую тропу — иначе быть нельзя! Москва, верни себе Москву!

Был день мальчишника, 17 февраля, спустя 158 лет. За окном длинный безветренный снег. Связывает, соединяет настоящее с прошлым. И нас с нами же.

Полностью назывался Московским университетским благородным пансионом. Простые крашеные полы, простые зеленые скамейки и учебные столы. Простые учебные коридоры и холодные каменные лестницы. Помещался на Тверской улице между двумя Газетными переулками. Теперь на этом месте здание Центрального телеграфа угол улицы Горького и Огарева. Здание было «в виде большого каре, с внутренним двором и садом».

Я вхожу в современное здание Центрального телеграфа. Зачем? Никакой определенной цели не имею. Что общего между этим современным зданием из нашей эпохи и зданием — прежде здесь стоявшим. И тем не менее я тут.

Иду по огромному залу. На дверях бронзовые ручки, дубовые столы, и на них эбонитовые чернильницы. Табуреты тоже дубовые. В зале принимают международные телеграммы, торгуют почтовыми конвертами и марками, принимают международные письма, выдают денежные переводы. В день выпуска продают новые почтовые марки для филателистов. На стене — большая чеканка: старинная почтовая карета. Под потолком сотни трубок дневного освещения. Надпись: «Выдача корреспонденции до востребования». Вижу окошко — выдача корреспонденции на букву «Л». Я подошел. За окошком молодая девушка в спортивном с орнаментом свитере, похоже, недавняя школьница. Хочется помечтать, спросить: «На фамилию Лермонтов — можно востребовать? Михаил Лермонтов». — «Михаил Лермонтов?.. — удивленно переспросит недавняя школьница. — Михаил Юрьевич?» — «Да. Если уже прибыла почтовая карета».

Лермонтов приходил сюда с Молчановки. К восьми часам утра. Здесь стоял дом, в котором было учебное заведение, похожее на Царскосельский лицей. Пансион имел такие же привилегии. Учились шесть лет. В учебном курсе были — математика, физика, география, история, юридические дисциплины, рисование, музыка, танцы. Изучали латинский и греческий; курс военных наук. Но «над всем господствовало «литературное направление».

— Лучшие профессора того времени преподавали у нас в пансионе, — вспоминает один из воспитанников.

Издавались в пансионе рукописные альманахи и журналы. Бывший студент Московского университета Василий Степанович Межевич — журналист, сотрудник «Северной пчелы» — отметит:

— Из этих-то детских журналов… узнал я в первый раз имя Лермонтова.

Имени еще не было, а была подпись «L».

В зимние каникулы устраивались в зале пансиона театральные представления. Если в Царскосельском лицее ученики играли в парламент, то здесь, в Москве, проводились заседания, на которых ученики произносили речи «о разных, большею частью нравственных предметах». Или разбирали критически «собственные свои сочинения и переводы, которые должны быть обработаны с возможным тщанием». Судили «о примечательнейших происшествиях исторических», а иногда читали также по очереди «образцовые отечественные сочинения в стихах и прозе с выражением чувств и мыслей авторских и с критическим показанием красот их и недостатков». Лермонтова поглощала история войны 1812 года и события, связанные с восстанием декабристов, пароль которых был — честь, польза, Россия. Выпускниками пансиона были Жуковский и братья Тургеневы (Александр Иванович Тургенев и Жуковский сидели вместе за учебным столом, подружились и не изменили дружбе до конца своих дней). Также выпускниками были — Грибоедов, Тютчев, Александр Раевский. Учились декабристы Никита Муравьев, Якушкин, Каховский, Якубович, Вольховский. В пансионе младший поэт получил свои первые «вывески премудрости». За сочинения и успехи в истории — ему присужден первый приз. Любимый наставник Лермонтова, преподаватель Алексей Зиновьевич Зиновьев о своем питомце:

— Как теперь смотрю я на милого моего питомца, отличившегося на пансионском акте… Среди блестящего собрания он прекрасно произнес стихи Жуковского «К морю» и заслужил громкие рукоплескания. — И Зиновьев продолжает: — Он прекрасно рисовал, любил фехтование, верховую езду, танцы, и ничего в нем не было неуклюжего: это был коренастый юноша, обещавший сильного и крепкого мужа в зрелых летах.

Спустя тринадцать лет после гибели Лермонтова магистр словесных наук Семен Егорович Раич:

— Под моим руководством вступили на литературное поприще некоторые из юношей, как-то: г. Лермонтов…

Это было время, когда юный Мишель мог писать стихи, стоя на коленях перед стулом.

Бывший пансионер декабрист В. Ф. Раевский сказал:

— Московский университетский пансион приготовлял юношей, которые развивали новые понятия, высокие идеи о своем отечестве, понимали свое унижение, угнетение народное. Гвардия наполнена была офицерами из этого заведения.

Дух вольнодумства, свободомыслия, охвативший пансион, беспокоил Николая I. «Голубоглазый генерал» Бенкендорф доложил императору, что среди воспитанников пансиона встречаем многих, мечтающих о революциях и верящих в возможность конституционного правления в России.

Николай I вначале заменил руководство пансиона, но это желаемого результата не дало. И только после посещения императором учебного заведения 11 марта 1830 года пансион был лишен всех своих привилегий и преобразован в казенную гимназию.