Михаил Коршунов - Мальчишник

— Она на меня смотрела из глубины столетия!

Я держу на коленях альбом рисунков Лермонтова. Внимательно, как просила Людмила Николаевна, гляжу в луну на рисунок «Молодая женщина и старуха». Передаю лупу Вике.

— Наталья Иванова и Лермонтов. Себя он изобразил старухой. Он любил мистификации, — комментирует Людмила Николаевна. — И вы не все увидели — рисунок подписан лично поэтом.

Вновь лупа направлена на рисунок. С помощью Людмилы Николаевны мы прочитываем на одежде старухи внизу на накидке крупную и довольно четкую цифру «1830» и монограммы, запрятанные в штрихи, «МЛ» и «ИНФ». «МЛ» — в складках чепца старухи, «ИНФ» — между старухой и изображением девушки. Потом мы переходим к рисункам Пушкина, к так называемой «Арзрумской тетради». В своих работах по Пушкину Шаталова доказывает, что Пушкин изображал Наталью Николаевну в набросках в Болдине в 1830 году, как, например, к повести «Барышня-крестьянка». Иногда тоже помечал тайными вензелями.

Мы вновь при лупе. Людмила Николаевна поворачивает рисунок, и вот он, тайный вензель «НГ». Смотрим на фигуру девушки.

— Это не воображаемый образ «Барышни-крестьянки», а милый ему образ невесты, — говорит Людмила Николаевна. — К этому выводу я пришла, сравнивая страницу «Арзрумской тетради» с другими рисунками поэта. Здесь же еще изящный профиль Натальи Николаевны. И ничего в этом удивительного, — убеждает нас Шаталова. — Разлученный с невестой карантинными кордонами из-за эпидемии холеры, поэт чертит любимый изящный профиль. Это легко доказать, сравнив его с графическим рисунком, сделанным Натальей Фризенгоф в Михайловском, увы, уже вдовы поэта.

Мы с Викой молчим. Людмила Николаевна Шаталова — она кто? Александра Филипповна, гадальщица с Пяти углов?! И наша лупа, под влиянием Шаталовой, — магический шар-око — тоже с магических Пяти углов? Или все это просто сказка. И очень хорошо. Ведь эта книга одна большая сказка, грустная и радостная.

Подсчитано — Пушкин нарисовал Наталью Гончарову не менее четырнадцати раз, но Людмила Николаевна продолжает сейчас увеличивать эту цепочку. Лермонтов нарисовал Наталью Иванову примерно столько же раз — в этом тоже убеждает нас художник-исследователь Людмила Николаевна Шаталова.

Имя Наталья латинское, означает «природная». Существует и другое толкование: имя от того же корня, что и «натан» — утешение. Наталья Гончарова и Наталья Иванова были утешением? Или они обе в чем-то виноваты? Или ни одна и ни в чем не виновата?

Каждая прошла потом через страдания, и каждая никого не обманула.

Затевается бал в Москве у известного танцмейстера Петра Иогеля в доме Кологривовых на Тверском бульваре, где Пушкин зимой встретил свою Наталью. Ей шестнадцать лет, она впервые надела длинное платье и выехала в свет. На голове — тонкий золотой ободок — бандо. А это строки Лермонтова: «Кипел, сиял уж в полном блеске бал… гремели шпоры…» Барышни, как «бледный цвет подснежный», в вальсовых платьях дымковых с лентами, в тонкой руке веер: сложенное крыло птицы в ожидании полета.

Дом Кологривовых с аттиком и лепными венками над окнами, подъезд убран красным праздничным сукном. И Александр Пушкин — по собственному выражению — смесь обезьяны с тигром — радостный идет в широком черном фраке по морозному Тверскому бульвару, самому московскому в Москве.

— Мороз, и снегу более теперь, нежели когда-либо, …я поэта Пушкина видел на бульваре в одном фраке; но правда и то, что пылкое воображение стоит шубы. — Это московский почт-директор Александр Булгаков.

Пушкин идет и хохочет, еще бы — умора: отец Анны Керн убедил маленьких детей, что Пушкин сделан из сахара и яблок и что его можно съесть.

Умора!

Пушкин будет писать это слово в письмах к Наталье Николаевне. Друзьям было уже известно, что его Таша любит объедаться вареньем и непрестанно угощает им Пушкина. Кончился тверской ловелас с «чертовски черными бакенбардами».

— Умора! — Вика стоит у нашего окна и смотрит на Тверской бульвар.

— Умора! — соглашаюсь я.

Идет и Михаил Лермонтов — тоже радостный и тоже с пылким воображением, готовый слепить из снега что-нибудь самое презабавное здесь же, на Тверском бульваре.

— Мишель был мастер делать из талого снегу человеческие фигуры в колоссальном виде. — Это Аким Шан-Гирей, троюродный брат Лермонтова.

…Пушкин и Лермонтов. Они молоды. Натальи в них влюблены. И никто из них не будет убит.

Сверчок и Маёшка.

У Пушкина не погаснет венчальная свеча, не упадет обручальное кольцо. А у Лермонтова счастливо упадет монета, которую он имел привычку подкидывать, проверять свое счастье.

Я впрягу лошадей в хрустящую от мороза карету и свезу Наташ на вальсовый полет, туда, где сиянье, музыка, цветы и кровь кипит от душной тесноты.

— Ты слышишь, как едет счастливая карета? — спрашиваю я Вику.

— Ты вывезешь их в бусах? — улыбается Вика.

— Я вывезу их в голкондских алмазах, — вполне серьезно отвечаю я.

И стоит в наши дни на Тверском бульваре живой свидетель всему этому — простой черешчатый дуб. Пойдите по Тверскому бульвару в сторону площади Пушкина — справа, недалеко от того места, где раньше находился дом Кологривовых (дом № 22), вы увидите дуб и табличку при нем: «Дуб черешчатый. Возраст 200 лет».

Дача солнечно выплывает из глубины царскосельских парков и садов, загустевших от зелени прудов и озер, некошеных трав и заросших дубовых аллей, проложенных когда-то для конных, для пеших и для экипажей. Выплывает из знаменитого здания Лицея, просвеченного большой центральной аркой посредине и двумя по краям, из пышно-бирюзового Екатерининского и густо-желтого Александровского дворцов, павильонов Эрмитажа, Грота, Большого и Малого капризов, фонтана «Девушка с кувшином», статуй Галатеи и Амфитриты, Чесменской колонны и таинственно-средневековой, специально средневеково полуразрушенной башни Шанель — легкая, деревянная, колеблемая солнечным течением, точно яхта, наставив на передний план застекленный балкон на втором этаже, свою верхнюю палубу. Бывший дом вдовы придворного камердинера Китаева, у которой Пушкин летом 1831 года поселился с женой.

— Я никогда не хлопотал о счастии: я мог обойтиться без него. Теперь мне нужно его на двоих…

«Музей-дача А. С. Пушкина» на углу улицы Васенко и Пушкинской, в городе Пушкине, где на здании железнодорожного вокзала помещены барельефы Карамзина, Жуковского, Державина, Дельвига, Чаадаева, Кюхельбекера. Вы приехали в город Пушкин и сразу же встречаетесь с друзьями Пушкина. Они будут сопровождать вас от самого вокзала и будут с вами все то время, которое вы проведете в городе великих царскоселов, где души их свободно разливались, с волненьем гордых, юных дум, в городе, про который Пушкин сказал: «царскосельские хранительные сени».