Михаил Коршунов - Мальчишник

Дворцовая набережная, 30, — у графини Воронцовой Дашковой 9 февраля 1841 года был великосветский бал. Среди приглашенных — опальный Лермонтов, днями приехавший с военных действий на Кавказе в Петербург. Присутствовали и особы царской фамилии, которые по словам самого поэта сочли его появление на балу «неприличным и дерзким».

Улица Галерная (Красная, 53) — квартира Пушкина, куда он с молодой женой переехал из Царского Села, с дачи Китаевой. Первая семейная квартира Пушкина в Петербурге. Дом на улице Красной сохраняет свой как бы первоначальный облик. Из белого мрамора памятная доска: «В этом доме жил Александр Сергеевич Пушкин в 1831—1832 г.».

Мы постояли, поглядели на дом — время его изогнуло. Парень в спортивной куртке сидел на модном спортивном мотоцикле, прямо напротив входных дверей. Одну ногу выставил на тротуар и беспрерывно подкручивал ручку газа. Шум мотоциклетного мотора наполнял улицу.

Мы ждали, когда парень уедет, чтобы дом сфотографировать. Парень не уезжал и все подкручивал и подкручивал газ. Наконец причина сего явления обнаружилась — сигнал: из дома Пушкина, и, может быть, даже непосредственно из квартиры поэта, выбежала девушка в вязаной полосатой фуфаечке и в черных хлопчатобумажных штанах, не доходящих до щиколотки. Впрыгнула на заднее седло мотоцикла. Потом оба — парень и она — надели защитные шлемы. Девушка обняла парня, прижалась к нему, и они, охваченные еще более возросшим грохотом мотора, помчались по пустынной улице.

— Интересно, как бы оценил такую вот стремительную, современную любовь Александр Сергеевич? — сказал я. — Грохочущую на весь город?

— Не сомневаюсь — с восторгом. Может быть, он все это сейчас и видит вместе с нами. «И в занавеске, как сверчок, пылает Пушкина зрачок…»

— Тебе не кажется, что это уже чересчур? — И я взглянул на Вику, изобразив на лице сомнение.

— Чересчур что?

— Мистика, — пожал плечами я.

— Не остывайте, не отступайте… — начала говорить Вика.

Парень резко развернул мотоцикл и мчался теперь обратно. Когда парень и девушка поравнялись с нами, Вика надавила на кнопку затвора фотоаппарата:

— Я — за молодость. За постоянство новизны.

Дальше у нас была записана Конюшенная церковь, троллейбус пятый номер до Невского проспекта и — пешком.

Конюшенная площадь. Дома Конюшенного ведомства и церковь Спаса.

Вика осталась на площади, занялась съемкой. Я направился к церкви.

В Конюшенной церкви сейчас Ленгидропроект. Мне разрешили войти. Бледно-розовые мраморные колонны, купол в коричневых тонах поделен на мелкие квадраты, в них — херувимы. Длинные, по всей окружности, хоры. В здании около сотни рабочих столов.

Сотрудники узнали, что побудило меня сюда прийти, — смолкли пишущие машинки, счетно-решающие механизмы, перестали двигаться линейки на чертежных досках, — и в бывшей церкви наступила тишина и неподвижность.

Купол был перекрыт сетью: сам купол, живопись на нем — разрушались, и сеть была натянута в целях безопасности.

Люди смотрели на меня виновато. И так, под эту виноватую и как бы извиняющуюся тишину, я и ушел из церкви Спаса Конюшенного ведомства. Может быть, отдать церковь верующим?

Родился Пушкин в день Вознесения, о котором в библейских сказаниях написано: «Больше они не увидят лица его, не услышат его голоса, но в сердцах их горели слова его: «Я с вами во все дни…»

Пушкин считал, что самое важное в его жизни постоянно совпадало с днем Вознесения. Любил повторять:

— Все это произошло недаром и не может быть делом одного случая.

В нескольких десятках метров от входа в Конюшенную церковь висит ящик, простой, синий, как и любой почтовый, но только этот площе. На нем написано: «Ящик для найденных документов». Сбоку черной краской помечена цифра 46.

— Порядковый номер, — говорит Вика. И, очевидно, Вика права.

Подобный ящик мы увидели впервые. Он совсем недалеко от квартиры Пушкина на Мойке. Вдруг случится такое — в одно сказочное утро кто-то совсем никому неведомый опустит в ящик тетрадь, ту самую недостающую тетрадь дневника Пушкина, которую ищут, правда, отдельные энтузиасты, вот уже более ста лет; ищут и надеются, что она существовала, но была потеряна. Ищут во многих странах мира, последний раз — в Англии. Дневник А. С. Пушкина. И в одно сказочное утро служащие бюро «найденных документов» придут к ящику, помеченному цифрой 46, чтобы проверить его содержимое, а в ящике, к радости и торжеству энтузиастов, и окажется недостающая часть дневника поэта — тетрадь № 1. Есть тетрадь № 2. Она хранилась у сына поэта Александра Александровича Пушкина, затем перешла к дочери поэта Марии Александровне Гартунг. Мария Александровна завещала ее внуку поэта Григорию Александровичу, а он передал ее в Румянцевский музей уже при советской власти.

А может, кто-нибудь опустит пачку писем Натальи Николаевны к мужу? Некоторыми исследователями утверждалось, что письма хранились в Румянцевском музее (теперь Библиотека имени В. И. Ленина). Их было около сорока. Но в 1920 году пропали… исчезли. Другая группа пушкинистов склонна утверждать, что письма не поступали в Румянцевский музей. И исчезли давно и навсегда. Но опять… энтузиасты, романтики, которые ищут письма и хотят, чтобы они непременно нашлись.

Была или даже есть тетрадь — дневник № 1 в пушкинском Петербурге? Были или даже есть в пушкинском Петербурге письма Натальи Николаевны к мужу?

Вдруг кто-то в соответствующее время года, суток и при соответствующей погоде войдет в пушкинский Петербург, в эту временную лазейку, и вернет городу дневник № 1, найденный им в одной из частей света. Или письма Натальи Николаевны. А может быть, они были запрятаны в тайнике какого-нибудь из княжеских или великокняжеских дворцов города? Были ведь «пушкинские» находки в юсуповском дворце. А теперь еще где-нибудь, в толщине стен…

Я говорю об этом Вике. Она не возражает, соглашается с моей фантазией, хотя Вика все-таки прежде всего человек фактов, а не версий и догадок, прямо скажем — фантастических.

Головокружительно пахнет сиренью — в Ленинграде начало лета. Не уходить, не уезжать, стоять на этом месте, возле этого ящика. Придумывать, выдумывать, чтобы жить не только среди габаритных огней современности. Всегда нужны были чудодействия — и прежде, и теперь. Чудодействия — с этого мы начали мечтательную книгу. Точнее — я начал и потянул в чудодействия Вику, несмотря на нашу проходящую сейчас совсем уже зрелую взрослость. Главное, надо помнить: отрочество, юность — непроходящи! Тогда все остальное легко будет сделать. Легко будет чудодействовать, а значит, и в чем-то жить.