Константин Лагунов - Красные петухи [Роман]

Но вот наступил март, а желанное будущее отдалялось, становилось все сомнительней. Горячев уже понимал, что завтрашний день не сулит ему ничего хорошего. Особенно ясно он ощутил это там, на деревенской площади, когда толпа взорвалась протестующими криками и, казалось, еще минута — мужики схватятся с «бешеными»…

Да, встреча с Пикиным не принесла Горячеву желаемого. Вместо сладостного сознания своего превосходства, торжества над врагом, в душе осталась болезненная вмятина. Жаль, думал он, не было под рукой Коротышки. Тот бы вытянул из губпродкомиссара жилочки, допек бы его, согнул, поставил на колени. Но, поразмыслив, признавался, что это самообман. Нет силы, способной согнуть Пикиных. Можно сломать им хребет, четвертовать, насыпать в распоротый живот пшеницы, но сломить их духовно, заставить отречься от большевистской веры — нельзя. От сознания этого ярость Горячева удваивалась, он бы зубами рвал этих твердокаменных идейных… С того дня неуемная, неподвластная жажда риска все сильней томила Вениамина. Опасности будто манили, притягивали его. Не оттого ли, что в игре со смертью забывались, отступали мучительные, безответные вопросы: зачем взбаламутили крестьян? Что впереди?

Желание встретиться с Флегонтом пришло внезапно. Вспомнился вдруг тот ночной их разговор три месяца назад, когда дядюшка дал Вениамину по носу: не поверил, не поддержал, высмеял… Настал Вениаминов черед подтереть нос Флегонту. Раз всякая власть — от бога, значит, и он, Вениамин, от бога. Интересно, что запоет на это двоюродный дядюшка? Пусть-ка теперь попробует не поклониться, не признать неограниченную власть, которую олицетворяет Вениамин…

В Челноково он приехал вечером, днем не решился, хотя и взял с собой телохранителя. Узнают мужики, припомнят и Карпова, и Крысикова — тут никакие мандаты и звания не помогут.

У околицы их остановил окрик: «Кого несет?» Пришлось предъявлять удостоверение, подписанное генералом Петуховым. Неграмотный часовой повертел бумажку перед глазами и махнул рукой — проезжай. Горячев полюбопытствовал, кто заправляет Челноковским волисполкомом и где его найти. Часовой ответил, что заправляет Маркел Зырянов, а найти его теперь можно лишь дома, и объяснил, как туда проехать. Поблагодарив, Горячев велел телохранителю, плечистому молчаливому детине, которому удивительно подходило имя Тихон, гнать коня к поповскому дому.

Флегонт не удивился появлению племянника. Пригласил раздеваться и проходить, попросил Ксюшу вскипятить самоварчик, сообразить закуску.

— Я к лошади, — повернулся было Тихон.

— Не беспокойся. Владислав распряжет, напоит и накормит, Проходите в кабинет. Грейтесь, Располагайтесь.

— Тихон у нас поспать любит, — проговорил Горячев.

— Тогда милости просим, — и Флегонт отвел Тихона в малуху.

Каждый раз, бывая в кабинете Флегонта, Горячев с завистью рассматривал набитые книгами шкафы. И сейчас, войдя, скользнул взглядом по корешкам. «Завидный диапазон. От Платона до Плеханова. И Апулей, и Боккаччо… Наверно, между страниц Евангелия открытки с голыми бабами. Люди воюют, мордуют себя. Живут как скоты, а этот просвещается. Жрет, попадью мнет да почитывает…» Облюбовал старинное кожаное кресло, но не садился, пока не пришел хозяин, не пригласил сесть.

Несколько мгновений молчали, испытующе разглядывая друг друга. «Не меняется совсем, — с нарастающей неприязнью думал Горячев, — бугай бугаем. Не скажешь, что бывший пахарь и пимокат. И на угодливых пустолайных сельских попиков не похож. Осанка что у митрополита. А глаза! Такой не поклонится. Пикин наизнанку…»

«Сменил и бога, и обличье — фарисей. Под мужика рядишься. Желчь кипит. Покрасоваться, поиграть кистенем пожаловал…»— думал Флегонт. Приглушив рокочущий бас, спросил:

— Надеюсь, здоров? На судьбу не сетуешь?

— Благодарю покорно. Вашими молитвами. Да и время такое, не до ахов. Жизнь, как перетянутая струна, того гляди, лопнет. Как вы, дядя? Политические перемены на вас не действуют?

— Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое», но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет ничего нового под солнцем. Суета сует, все суета, — ответил Флегонт библейскими словами. — Где ты теперь? В каком качестве?

Горячев не без самодовольства представился.

— На ловца и зверь бежит, — рокотнул Флегонт и даже изобразил на лице улыбку, хоть глаза оставались строги и пасмурны. — Просвети мя, затворника, что происходит в мире.

У Горячева не было никакого желания рассказывать Флегонту о положении в губернии, но едва открыл рот, как с языка сорвались и привычно застрекотали многожды говоренные и писанные фразы. Поначалу он произносил их автоматически, но быстро увлекся, заволновался, замахал руками, возвысил голос, как на многолюдном собрании.

— …Две трети губернии очищены от большевиков, там установлена народная власть.

— В лице Маркела Зырянова? — глаза Флегонта сверкнули насмешкой. — Извини, что перебил. Никак не укладывается в голове: Боровиков и Зырянов — выразители дум крестьянина-труженика.

Вениамин осуждающе хмыкнул:

— Вы и впрямь не от мира сего. Погодите, Боровиков сам навестит вас и лично разъ-яс-нит свою позицию. Он злопамятен, не забывает ничего…

— Я уже имел честь вести переговоры с господином-товарищем Боровиковым…

— Ну и?.. — Горячев прямо-таки засветился от любопытства.

— Толки злого в ступе пестом вместе с зерном, и не отделится от него злоба его. Грозился, как займете Северск, доложить обо мне архиерею, добиться моего смещения, лишения сана, а потом расправиться со мной сообразно вкусам.

— И вы не боитесь?

— Не боюсь, — совершенно спокойно ответил Флегонт. — Честно говоря, не верю, что вы когда-нибудь захватите Северск. Расчет на неожиданность провалился. Ты сам сказал о прибытии регулярных красных войск. Сей орех не по вашим зубам. Да если б и свершилось все по-боровиковски — не боюсь. Страх — чувство животное, не достойное человека.

— Когда в глаза будет глядеть дуло, полагаю, заговорите по-иному! — вырвалось у Горячева.

— Можешь утолить свое любопытство, — голубые глаза Флегонта потемнели от гнева. — Револьвер с тобой, в доме нет даже детского пугача. — Смерил Горячева пренебрежительным взглядом, отвернулся. — Однажды подобную шутку разыграл со мной твой соратник, начальник продотряда господин Карпов. Мир праху его…

Миг назад Горячев хотел как-то загладить свою выходку, но последние слова Флегонта разом смели благое намерение. Негнущимся требовательным голосом Горячев спросил:

— Как прикажете понимать ваши слова о Карпове?

— В самом прямом смысле. Надеюсь, ты слышал, что ревтрибунал большевиков приговорил его к расстрелу за издевательства над крестьянами, мародерство и прочие мерзости. Приговор, говорят, приведен в Северске в исполнение.