Сергей Карпенко - Врангель. Последний главком

Его собственное предчувствие недолговечности гетманской власти обострялось блистательным отсутствием украинских патрулей. Их, а заодно и городовых заменяли странного вида милиционеры: в защитной форме без погон и широкополых, подобных американским, шляпах. А вот серые фигуры немецких патрульных в касках попадались повсюду. Мелькали даже идущие куда-то команды с пулемётами и обозом в несколько телег.

Держались немцы — и здесь отдал им должное — скромно. Особенно солдаты, многие — всего лишь ландштурмисты [16] В Германии в ландштурме числились все мужчины в возрасте от 17 до 45 лет, способные носить оружие и не состоящие в действующей армии, резерве или ландвере. В военное время они призывались и зачислялись в пехотные полки ландштурма. : добродушные хозяйственные крестьяне из южной Германии, лет под сорок, а то и более, они попросту терялись в большом и богатом городе. Даже тяжёлые каски на головах и карабины «маузер» за сутулыми плечами таскали с заметной неловкостью...

Между тем хлопоты о плацкартах на Бобруйск увенчались успехом. И Киев как-то вдруг опостылел: всё острее раздражал этот по-украински костюмированный пир во время русской чумы.

Ближе к вечеру приподнятость — несколько нервозная, а потому шаткая, — одолела сосущую безысходность. Так подействовало приглашение «на чашку чая» от князя Туманова, бывшего командира 2-го конного корпуса, снявшего квартиру в самом начале Большой Васильковской улицы. Чай устраивался ради генерала Свечина, командовавшего в войну лейб-гвардии Кирасирским полком: состоя теперь на службе у Донского атамана Краснова, тот прибыл к гетману главой «дипломатической миссии». Точнее, ради обещанного им доклада об обстановке на Северном Кавказе, положении донцов и Добровольческой армии.

Поторопился выйти из «Праги», шагал быстро и сосредоточенно — и в запасе осталось больше получаса. А потому, попав на широкий Бибиковский бульвар, решил не отказывать себе в удовольствии пройтись по его прямой как стрела аллее, уходящей под горизонт.

Только что отгремела гроза, и синебрюхие тучи ещё не освободили солнце. Короткий ливень прибил пыль к гранитным кубикам мостовой и асфальту тротуаров, охладил воздух, напоил его возбуждающим ароматом освежённой молодой зелени. Протянувшиеся по обе стороны от аллеи высокие пушистые стенки пирамидальных тополей трепетали и тускло серебрились на ветерке. Тёмно-зелёные ряды жимолости лохматились молодыми светлыми побегами.

Повреждений в изящной железной решётке, ограждающей аллею, не заметил, а вот деревянные скамейки кое-где поломаны, краска потеряла белизну и облупилась. Похоже, у Городской управы ещё руки не дошли отремонтировать и покрасить. Как и подстричь кустарник.

Владимирский собор, выкрашенный в светло-шоколадный цвет, в сравнении с Исаакием показался совсем не нарядным и каким-то приземистым, будто вдавленным в землю. Перед ним роилась, христарадничая, обычная публика — богомольцы в чёрном, нищие и убогие в рубищах. Но преобладали солдаты — на костылях и безрукие, обросшие, в драных шинелях нараспашку...

Квартиру, снятую Тумановым в старом трёхэтажном доме, нашёл весьма скромной.

Небольшую столовую уже заполнили офицеры — человек сорок. И почти все курили. Сизый дым, поднимаясь к потолку, плотно окутывал большой розовый абажур. Каждый приходивший поневоле вступал в разгоревшийся спор. Одни обвиняли гетмана во всех смертных грехах. Другие — и такие преобладали — горячо защищали его, доказывая, что «германская ориентация» — единственно возможная в создавшейся обстановке. Договорились до того, что Скоропадский исправляет роковую ошибку Николая Романова — гибельный союз с республиканской Францией [17] В начале XX в. произошло сближение России с Францией и Великобританией, вызванное как общностью экономических интересов, так и обострением экономических и геополитических (на Балканах и Ближнем Востоке) противоречий России с Германией и её союзницей Австро-Венгрией. Эти факторы оказались сильнее того обстоятельства, что российской императорской власти и верхам бюрократии консервативная германская монархия политически и идеологически была много ближе, чем французская и английская демократии. В 1907 г. Россия присоединилась к Антанте (от фр. Entente — Согласие) — антигерманскому союзу Франции и Великобритании, созданному в 1904 г. против Германской империи. Некоторые, видимо, уже изрядно где-то выпив, спорили особенно страстно и в выражениях не стеснялись.

Прислуживал молоденький официант из прапорщиков военного времени, нанятый в ближайшей кофейне: без особой сноровки выставлял на стол бутылки с красным и белым вином, графины с водкой и тарелки с закуской. Больше официанта хлопотал вокруг стола сам Туманов.

Не успел Врангель обойти знакомых, здороваясь за руку, и выбрать место у отворенного настежь окна — не глотать бы табачный дым, — как появился Свечин.

Частенько встречал того в Петербурге, а потом и на фронте: не раз сидели за одним столом, были на «ты» и как бы даже в приятельских отношениях. Обычно подтянутый и лощёный, хоть и не очень бравый с виду, Свечин выглядел каким-то помятым и осунувшимся. На бледном лице заметно выделялись набрякшие мешки под глазами и короткие чёрные усики. Но самым примечательным в нём были походная форма русской армии и генерал-лейтенантские трёхзвёздные погоны, на которые все присутствующие, одетые в штатское, воззрились с откровенной завистью.

— Здравствуй, Михаил Андреевич! И ты сюда пробрался... — Врангель одним из первых подошёл к Свечину. — Да ещё в военной форме! И как тебе удалось?

— Вот так встреча! Пётр Николаевич, дорогой... — Широко улыбаясь и раскрывая объятия, невысокий Свечин живо приподнялся на цыпочки, чтобы расцеловаться. — Мне и не сообщил никто, что ты здесь. А я вот на службе в Донском войске...

Туманов, уже заняв место во главе стола и приглашающим жестом указывая Свечину на стул рядом с собой, потребовал тишины.

Почти два часа повествовал Свечин о своём приезде в декабре в Новочеркасск, о встречах с Алексеевым и Корниловым, об участии в апрельском восстании казаков против большевиков и — с чужих слов — о походе Добровольческой армии на Кубань и гибели Корнилова...

Выяснилось — для Врангеля и других это стало неприятным открытием, — что казаки озабочены лишь освобождением Донской области и о походе на Москву даже не помышляют. К офицерам и генералам относятся настороженно, ибо считают их поголовно «старорежимниками». То ли поэтому, то ли из-за собственного казакоманства Краснов неохотно принимает на службу в Донское войско офицеров и генералов, не причисленных к казачьему сословию.