Сергей Карпенко - Врангель. Последний главком

Настичь отходящего противника удалось только Топоркову: в районе Синюхинского запорожцы и уманцы опрокинули слабый арьергард, обременённый перегруженными обозами, захватили более 100 пленных, 5 пулемётов и не подсчитанное ещё число телег с разным добром.

И никакой пока ясности, попытаются большевики удержать станицы с переправами или сразу отойдут на гористый правый берег Урупа, чтобы закрепиться на командующих высотах...

Раз так, заключил, занять Бесскорбную и двух полков хватит — пришедших на ночёвку в Чамлыкскую екатеринодарцев и линейцев. Их объединить под командой Муравьёва: пусть набирается бригадирского опыта... А Топорков, наступая на Урупскую, рискует встретить упорное сопротивление. Посему заночевавшие в Синюхинском запорожцы и уманцы пойдут под его командой в авангарде. А корниловцы и черкесы составят главные силы и через Синюхинский двинутся следом на Урупскую. Хочешь не хочешь, а придётся, чёрт возьми, подчинить их Безладнову...

Тщательно слизывал загустевший душистый мёд с большой деревянной ложки. Осторожно, сдувая жирную пенку, прихлёбывал из глиняной кружки кипячёное молоко. И наблюдал, как Рогов, уткнувшись острым носом в пишущую машину, неуверенно тычет одним пальцем в чёрные клавиши — печатает оперативный приказ, как в такт приглушённым ударам сотрясается его косой рыжеватый чубчик... Как-то и не заметил, когда успел отрасти. Ничего не скажешь: до проворности дятла старшему адъютанту далеко...

Веки опять стали слипаться, будто намазанные клеем. Тяжелеющая голова клонилась на цветастую клеёнку... Еле дождался, когда Рогов выступит последний «ъ». Пером по бумаге водил, ничего уже не видя: ни фамилии своей, ни подписи...

...Подернутое дымкой небо едва заалело на востоке, когда главные силы выступили согласно приказа начальника дивизии.

В голове, по неширокой улице, ведущей к деревянному мосту через Чамлык, тихо и сонно шагал колонной по три Корниловский полк. Пролившийся ночью дождь расквасил грунт и залил выбоины, копыта чавкали и расплёскивали чёрную воду.

Боковыми улочками, перекрывая колонне путь, медленно и важно шествовали в степь, в стада, упитанные коровы. Выгнавшие их со дворов казачки задерживались на перекрёстках, сходились в группы, с любопытством глазели на родимую кубанскую часть... И обменивались замечаниями: сотни уж больно худосочны, обмундирование всё в дырах да заплатах, погоны самодельные и какой-то невиданной — чёрно-алой — раскраски...

На Безладнова напала вдруг зевота. Хрустя челюстями, жадно глотал сырой холодный воздух. Поводья распустил. Дрёма, вспугнутая прискакавшим из штаба ординарцем и трубными сигналами тревоги, отступила недалеко, уже воротилась и вот-вот, почуял, оседлает. Лениво заворочалась мысль: не вызвать ли вперёд песенников головной сотни — славной черноморской песней взбодрить себя и людей...

От одной из групп наперерез голове колонны решительно двинулась крупная пожилая казачка в овчинной душегрейке и чёрной юбке. Потрясая тонкой сучковатой палкой, она по-линейски — без малороссийских слов и мягкой певучести, — заголосила в лицо Безладнову:

— Паслухай, что я тебе скажу! Мы ждали вас как Бога, а ночью целый взвод черкесов насильничал мою дочь... И она теперь встать не может...

Судорожно дёрнувшись в седле, будто его достала пуля, командир корниловцев выматерился. В голову хлынула жаркая кровь. Потянул было поводья, но тут же и отпустил их, и его тёмно-караковый жеребец не сбился с шага. Казачка со своей палкой и своим гневом осталась позади...

Долго ещё, до самого моста, матерился он в пушистые белые усы: ругал горцев, большевиков и эту проклятую войну — выпускал пар возмущения, утихомиривал совесть... Чего же тут поделаешь? Колонну ведь не остановишь и дознание вгорячах не произведёшь: с часу на час — бой... Да и виновных всё одно не сыскать. Разве только ткнуть носом в это дерьмо командира черкесов полковника... как бишь его... Гирея. Или уж пускай сам барон разгребает... Если ещё дойдёт до него.

Дрёму с Безладнова стряхнуло, как дождевые капли с дерева, атакованного резким порывом ветра...

...Выспался Врангель прекрасно. Встал, разбуженный хриплым кукованием деревянной кукушки с отломанным носом, легко и совсем уже здоровым. Давно не ощущал в себе столько бодрости и энергии. Всем существом рвался из просторной и чистой, но затхлой горницы на воздух, освежённый ночным дождём, на солнце, ярко засветившее с самого утра, в авангард к Топоркову.

Но следовало перепроверить сводки, составленные Роговым для отправки в штаб армии: нет ли какого ляпа. Да ещё поговорить со станичным сбором: стариков нужно уважить, иначе на большое число добровольцев рассчитывать нечего. А ежели задумали записать его в почётные казаки, как петропавловцы и михайловцы, тем более глупо не огладить...

На завтрак появились его любимые оладьи — пышные и румяные — и целый кувшин густой-прегустой сметаны. Значит, Гаркуша, не позволив себе пустить это дело на самотёк, с раннего утра занял в стряпной командующую высоту и навёл там свои порядки. Спросонок жажда заставила отведать и мочёных арбузов — небольших, с чуть ввалившимися тусклыми боками. Ни в какое сравнение со свежими, но есть можно.

Пока просмотрел сводки, подписал к исполнению смертный приговор, вынесенный станичным правлением местным большевикам, и прочие бумаги, составил телеграммы, задушевно поговорил на площади со станичным сбором, время перевалило за десять...

...Просёлок нырнул в глубокую балку, заросшую по склонам низким кустарником. Лошади слегка скользили по крутому глинистому спуску, сильно размоченному дождём, и колонна корниловцев и черкесов, растягиваясь, шагала неторопливо.

Перейдя через речку Синюху, высохшую до гнилых луж, по семиаршинному деревянному мосту, поднялась к Синюхинскому хутору. Остановив полки на западной околице, Безладнов построил их в одну линию полковых резервных колонн, фронтом на восток, и спешил.

Ни от Топоркова, из авангарда, ординарец не объявился, ни приказания Врангеля, из Константиновской, не догнали. Оставалось ждать. Хотя бы посылкой разъезда — найти авангард и установить с Топорковым связь — Безладнов утруждать себя не стал.

Раз выпало время для привала, казаки и черкесы быстро прошлись по дворам и разжились — где купили, где выпросили, а где получили в подарок — хлебом, молоком и мёдом. Привязав лошадей к плетням, а то и заведя их во дворы, развели огонь, закипятили чай в котелках и стали, рассевшись вокруг костров, завтракать...

...Равнина, по которой тянулась меж скошенных полей дорога, волновалась не сильно, но ночной дождь сильно расквасил чернозёмный грунт, и «Руссо-Балт» с трудом карабкался даже на самые пологие подъёмы.