Сергей Карпенко - Врангель. Последний главком

Перевёл бинокль правее. Уманцев не видать — пропали за густо наставленными скирдами и высоким подсолнечником. Не напрасно ли Топорков раздёргал бригаду?..

Ничего не остаётся, заключил, как подтянуть главные силы, корниловцев послать в обход правого фланга, а двумя полками атаковать во фронт. И лаву повести самому. Жаль, портной в Петропавловской, как ни спешил, не успел пошить черкеску. И с чувеками — то бишь чувяками — задержка: на днях только козлиную кожу привезли и сапожник мерку снял. Из всего казачьего обмундирования — радением Гаркуши одна папаха пока готова, хорошего чёрного курпея...

...Разговор между Безладновым и его офицерами завязался крупный. Особенно горячился подъесаул Елисеев. Кулак его резко разрубал воздух, будто сжимал рукоять шашки, а не смятый в тряпку белый листок донесения полковника Жаркова с резолюцией начальника дивизии.

— Это же явное недоразумение, Владимир Арсеньевич! — протестующе звенел его голос. — Генерал Врангель просто не разобрался... Это ошибка.

— Никакого недоразумения... — вяло отбивался Безладнов, развалившись на бурке и жуя полусухую травинку. — Это пленные. И если есть приказ, о чём говорить? Расстрелять.

Полкового адъютанта поддержали сотенные командиры. Пользуясь равенством с Безладновым в чине — тоже подъесаулы — заговорили разом, призывая временно командующего полком не пороть горячку и не расстреливать таких же казаков, как они сами, а спокойно всё выяснить.

Собственно, Елисеев уже выяснил, бегло опросив пленных. Все они — казаки станицы Константиновской, мобилизованы вчера красными и насильно уведены из станицы. А едва завязался с утра бой — попрятались в подсолнечнике и сами вышли к колонне уманцев... Едва сдерживая возмущение, он ещё раз пересказал всё это своему командиру.

Но Безладнов остался глух:

— Я ничего не знаю. Мне приказано, и я исполню. — Упрямства в его голосе прибавилось.

Как-то незаметно собравшиеся вокруг казаки слушали хмуро. Кто-то в знак недовольства уже надвинул папаху на брови.

Пленные, сжавшиеся в кучку вокруг привёзшей их телеги, насторожились, некоторые побледнели. Стоящий тут же белобородый возчик опустился вдруг на колени, запричитал и, возведя глаза к ясному небу, принялся широко креститься.

— Да подождите хоть полчаса! — в отчаянии воскликнул Елисеев. — Можно же послать к генералу Врангелю офицера, всё разъяснить...

Сплюнув изжёванную травинку и резко поднявшись на ноги, Безладнов оборвал его решительно и зло:

— Отставить разговоры! Мне приказано расстрелять, и я исполню!..

...Едва Врангель оторвал окуляры от глазниц, как за его спиной удивлённо растянулись тихие слова:

— Стра-анно... Почему это наша лава возвращается?

Все схватились за бинокли.

— Да, странно... Переходит на рысь...

— Да наши ли это?

Врангель не успел навести бинокль на лаву, как вскрикнул фальцетом Рогов:

— Красные! Атака!

— К бою! — рявкнул Топорков.

Из-за края оврага широкой рысью вываливалась на ровное место плотная конная масса. Её-то и завидев первыми, запорожцы дружно развернулись и, отворачивая влево, как были, так и поскакали лавой прямо на свою батарею.

— Беглый огонь!

Зычный крик командира батареи привёл оба расчёта в лихорадочное движение. Один за другим прогрохотали выстрелы...

Лава красных оказалась не слишком внушительной: две-три сотни. И пара низких разрывов шрапнели рассеяли её центр. Но, вовремя перейдя на полевой галоп, она уже вырвалась из зоны обстрела и понеслась вслед за смешавшимися запорожцами, сокращая дистанцию и широко охватывая фланги.

Врангель оцепенел: на плечах казаков враг неминуемо ворвётся на батарею...

Матерясь, первым кинулся вниз к лошадям Топорков, за ним — его офицеры. Только заметив краем глаза, как значковый казак выдернул из земли пику с алым полотнищем, Врангель стряхнул предательское оцепенение. Открыть бы беглый огонь по бегущим, — срываясь с места, успел подумать зло, — как он сделал это в июле 17-го у Хотинских переправ. Правда, тогда разрывы над головой не остановили струсивших пехотинцев: те только прибавили в темпе. А казаки — народ такой, могут шашкой и полголовы отвалить мимоходом...

— На задки! — долетела с батареи визгливая команда.

Поздно... Паника захлестнула и развалившуюся лаву запорожцев, и орудийную прислугу. Первые всадники, отчаянно охаживая плётками лошадиные крупы и не обращая внимания на начальство, уже проносились мимо наблюдательного пункта. Лафеты, не тратя время на перевод орудий с высокой оси для стрельбы на низкую коленчатую ось для похода, номера сразу сцепили с передками, и ездовые рванули с места крупной рысью. Стоявшие в прикрытии две сотни, поддавшись стихии стадного бегства, также попрыгали в сёдла и галопом помчались в тыл.

Тщетно Врангель, Топорков и другие офицеры пытались остановить запорожцев — орали, размахивали руками, кто-то палил в воздух. Казаки, ошпаренные паникой, неслись неудержимо.

Лошади артиллерийских офицеров вырвались из рук коновода и ускакали, развевая пустыми стременами. Оставшись безлошадными, те исступлённо отстреливались из револьверов. А вырвавшиеся вперёд красные конники уже пролетали на карьере последние сажени, вздетые клинки ярко поблескивали на солнце...

Врангель кинулся к автомобилю. На бегу обернулся: офицер-артиллерист выстрелил из револьвера в первого подскакавшего, другой со всего маха опустил на его фуражку клинок, а рядом рубится, крутясь на своей гнедой и взбивая чёрную пыль, Топорков, окружённый несколькими врагами.

Споткнулся, замахал руками, но удержал равновесие... И замер в ужасе: автомобиль стоит пустой — ни шофёра, ни помощника, — работает на холостом ходу, а передние колёса по самую ось зарылись в разбухшую чёрную пахоту.

Две рыжие куртки ярко мелькали далеко впереди...

...Тела молодых казаков, распластанные в общей луже рубиновой крови, густой и ещё не остывшей, кучно и беспорядочно валялись у западной околицы Синюхинского. Сгрудившись вокруг, корниловцы сумрачно уставились на белые безжизненные лица. Тягостное молчание прервали затяжной вздох и шёпот: «Насылу росстрэлялы... Дуже тряслысь рукы...» С краю кучи лежало длинное сухое тело старика возчика: его случайно поставили рядом с константиновцами и тоже расстреляли. Чуть поодаль одиноко стояла осиротевшая подвода, кем-то уже распряжённая...

...Что есть мочи кинулся Врангель через дорогу — к кукурузному полю: высокие пожухшие заросли обещали спасение. Но до них — не меньше версты.

Справа и слева врассыпную скакали казаки, бежали вприпрыжку артиллеристы — офицеры и солдаты. В спину толкал яростный шум боя.

Обернулся ещё раз: на месте, где стояли орудия, бурлит свалка из людей и лошадей, палят винтовки и пистолеты, взлетают и падают клинки.