Сергей Карпенко - Врангель. Последний главком

...Веки тяжелели и смыкались, выдавливая из глаз жгучую влагу.

Выставленные посты из офицеров перекрыли все подходы к станции, окружённой с одной стороны мощёной площадью и с трёх других — длинными пакгаузами.

Поезд главнокомандующего и полевого штаба Добровольческой армии — два паровоза, вагон-паровик сразу за ними, дюжина классных вагонов с переходами, закрытыми чёрными мехами, и длинные четырёхосные вагон-салон и вагон-ресторан в середине — встал на главном пути, напротив двухэтажного кирпичного здания вокзала. От трубы вагона-паровика, оборудованного паровым двигателем и динамо-машиной для отопления и освещения поезда, тянулся, пригибаясь к крышам станционных построек, дымный шлейф. Над вагоном отделения связи широко раскачивались на ветру высокие мачты с подвешенной на них медной проволокой. Кинутые на перрон провода соединили его со станционным телеграфом. У вагон-салона Деникина застыли парные часовые — кубанцы с шашками, взятыми «на караул».

Пока дежурный офицер докладывал о его прибытии, Врангель бегло осмотрелся. Хотя снаружи синяя краска кое-где облупилась с деревянной обшивки, внутри вагон-салон выглядел вполне прилично. Пол гостиной, приспособленной под приёмную, застелен не слишком дорогим, но ещё не истёртым ковром, ореховые кресла и диван не новы, но и не продавлены, бархатные тёмно-синие занавески наполовину задёрнуты, не заметно особых изъянов и на золотистой драпировке, если только их не скрыл полумрак. И очень тепло, отметил, вешая бурку на крючок.

Получив разрешение, вошёл через узкую дверь в кабинет.

Вопреки его ожиданиям, Романовский, две недели как произведённый в генерал-лейтананты, отсутствовал. А Деникин уже поднимался из-за письменного стола, освещённого бронзовой электрической лампой под круглым колпаком зелёного стекла.

— Здравия желаю, ваше превосходительство! Генерал-майор Врангель прибыл по вашему приказанию.

— Здравствуйте, Пётр Николаевич, здравствуйте. — Главком неожиданно живо двинулся навстречу, приветливо улыбаясь и протягивая руку. — Рад видеть. Ну, как ваши кубанцы?

Мундир и шаровары-суженки на нём, заметил сразу Врангель, не сменились. И те же мешки под глазами. А вот настроение совсем другое: и речь, и движения выдают душевный подъём. С чего это? И где Романовский?

Приняв рапорт, главком тут же пригласил завтракать.

По коридору, мимо дверей в три спальные купе, умывальник и клозет, через переходную площадку, со свистом продуваемую сквозь дыры в просмолённой парусине мехов, перешли в вагон-ресторан. Там их ждали: у буфета приятельски беседовали Романовский и неизвестный Врангелю генерал-майор.

Кто перед ним, догадался прежде, чем услышал фамилию. Вмиг натянулись нервы. Насколько сумел, придал себе уверенности и спокойствия, твёрдо зажав в кулак холодную рукоять черкесского кинжала.

— Знакомьтесь, Пётр Николаевич, с Борисом Ильичей Казановичем. И прошу к столу...

Сухощавее и повыше Романовского, Казанович выглядел рядом с ним осунувшимся и рано постаревшим: морщины избороздили высокий открытый лоб и впалые щёки, усы торчком и бородка клинышком, похожая на деникинскую, поседели. Однако взгляд его тёмных глаз был твёрд и тяжёл. Силу характера Врангель почувствовал и в крепком рукопожатии.

Стол, узкий и короткий, был накрыт в отделении для некурящих. Врангель, уже избалованный казачьими разносолами, нашёл его бедным: никаких тебе окороков, оладий и сырников. Нет и самовара, а лишь невысокий кофейник простенько раскрашенного фарфора. Кажется, поповского... Как нет и лишних приборов. Выходит, ждали именно его.

Повинуясь приглашающему жесту главкома, занял место напротив него, пропустив к окну Казановича... И только тут заметил третью звёздочку на погонах начальника штаба.

Деникин, весь во власти хорошего настроения, больше говорил, чем ел.

Особенно воодушевляли его решительные перемены на театрах Великой войны, что произошли за минувшие две недели: сербы взяли Белград, Турция, извечный враг России, и Австро-Венгрия, которая своими антиславянскими интригами на Балканах и спровоцировала эту войну, бесславно капитулировали. Не сегодня-завтра эта участь заслуженно постигнет и Германию, уже запросившую мира. Антанта потребовала отвести австро-германские войска Восточного фронта на государственную границу России 1914 года, эвакуировать порты Чёрного моря и аннулировать Брест-Литовский договор с большевиками. Со дня на день союзный флот должен пройти Босфор...

— Значит, немцы скоро уйдут из Крыма и Украйны?

— Союзники, Пётр Николаевич, сроков их отхода пока не установили... — При ярком свете от незашторенного окна Врангель разглядел на лице Деникина болезненную бледность и одутловатость. — Но... Да простит меня Всевышний... Не в наших интересах, чтобы немцы и австрийцы ушли с русской земли прежде, чем туда войдут войска Согласия. Иначе в образовавшуюся пустоту немедленно хлынут большевики. И вместо того чтобы получить Малороссию и Новороссию с Крымом из рук союзников, нам придётся отвоёвывать их у Красной армии...

— Понадобится, так отвоюем, Антон Иванович, — без всякого выражения обронил Казанович. Его нож и вилка, негромко постукивая, ловко расправлялись с яичницей.

— Вы, Борис Ильич, — несравненный таран для лобовых ударов... — Деникин одарил начальника 1-й пехотной дивизии долгим взглядом, полным самого бесхитростного восхищения. — Но в гражданской войне правильными политическими шагами можно добиться не меньше, чем победами на поле боя. Я уже довёл до командования союзников наше мнение: для ликвидации большевизма необходим не уход немцев, а смена их войсками Согласия...

Врангель уловил недосказанность. Ведь на Дону всё иначе — никакой пустоты: части Донской армии отлично дерутся, вышли за границы области и большевистское нашествие ей не грозит. И чем скорее уйдут немцы, тем Деникину будет проще прижать к ногтю Краснова и подчинить Донскую армию.

— А немцы ещё способны удерживать занятые русские территории? Хотя бы Украйну?

— Вы зрите в корень, Пётр Николаевич. — Деникин, лукаво прищурившись, задержал взгляд на Врангеле. — И я опасаюсь развала... Теперь, когда в самой Германии вспыхнула анархия, солдаты могут стихийно устремиться домой. Подобно нашим...

Кроме заурядного начальственного одобрения Врангель отчётливо прочёл в нём интерес. Едва ли не впервые.

— Будем надеяться на врождённую немецкую дисциплину, — заметил Романовский. Взявшись за посеребрённые щипцы для пирожных, он нацелился на серомаслянистые куски подсолнечной халвы, горкой наложенные в фарфоровую сухарницу.