Сергей Карпенко - Врангель. Последний главком

Негреющее солнце поднималось всё выше, а скаженный ветер кусал всё злее. Заполыхали багровым румянцем носы и щёки казаков, усы и туго намотанные алые башлыки посеребрил иней. Пар из лошадиных ноздрей вырывался всё гуще.

Огибая бугры, узкие полевые дороги полого спускались в речную долину.

По её дну резко и часто вилял с юга на север Калаус, сбегая с кавказских предгорий в Манычскую степь, — обросший высоким камышом, болотистый и дробящийся на рукава. Слева в него впадала Грачёвка, за летний зной пересохшая до плёсов и гниющих луж. Вдоль её левого, северного, берега тянулась железнодорожная ветка из Ставрополя на Петровское.

Долина раздвинулась в этом месте до полутора десятков вёрст. В отличие от её низкого западного края, восточный вздымался ввысь — до сотни саженей, — образуя плоскогорье, переходящее далее в бескрайние прикаспийские степи. Крутые серо-бурые обрывы, усеянные окаменевшими ракушками, походили на крепостные стены.

Из головного разъезда доложили: тот берег Калауса противником не обороняется. Перевалив по низкому переезду через одноколейку и без труда переправившись по слегка топкому дну через Грачёвку, колонна запорожцев уверенно двинулась к Калаусу.

На переезде Топорков остановил коня. Не снимая вязаных перчаток, слегка распустил заиндевевший башлык и достал из потрёпанного чехла свой старый «Цейсс»... Низкий деревянный мостик через Калаус цел. И другой, севернее, и третий... Но уж больно узкие — на телегу. Хотя и пеший, и конный, похоже, перейдут в любом месте. Да только валенки и чувяки в такую стужу лучше не мочить... А для повозок придётся поискать броды попрочнее.

Ходили волнами и золотились камышовые заросли. Брели маленькие отары овец, без пастухов... Никакого иного движения на правом берегу не заметил. Разбросанные по низине хуторки, названные Солёными, словно вымерли... Куда же запропастились красные голодранцы? Разве что на плоскогорье установили пушки. Но отсюда ни в какой бинокль не углядеть: слишком высоко... Заняли если позиции наверху — обеспечили себе господство над всей долиной.

Пока Топорков намётом догонял запорожцев, головная сотня уже вынеслась на восточный берег Калауса.

Тогда и обнаружил себя первым винтовочным залпом пехотный заслон: окопался на гребне песчаного обрывчика по обе стороны от просёлка. Головной разъезд, теряя убитых, кинулся назад.

Под редкими пулями Топорков развернул колонну запорожцев в двухшереножный разомкнутый строй. Дождался, когда переправятся уманцы, развернул и их. Указал направление — село Донская Балка. Погрозил всем и каждому увесистым кулаком: не разрываться! И скомандовал своей бывшей бригаде атаку.

А ветер стервенел всё пуще: шлифуя снежный покров, со свистом сдувал колкую порошу, закручивал и пригоршнями швырял в глаза, рвал сотенные значки и полковые флаги, задирал полы бурок и срывал башлыки.

Заслон оказался слабым. Не выдержав сокрушающего напора конной массы, красноармейцы побежали. Обгоняли их казаки, не рубя без разбору по затылкам...

Всё-таки разорвавшись, полки широким намётом отмахали за два десятка минут семь вёрст, с двух сторон обогнули небольшое озеро и ворвались в Донскую Балку с севера и юга.

Ещё засветло вся дивизия расположилась в селе, втиснутом между солёным озером и известняковым обрывом. Высокую кручу разрубили разной длины овраги, и по их дну, расходясь от трёх сторон села, вели на плоскогорье зигзаги трёх крутых дорог, больше похожих на тропы. По ним-то и отступили заблаговременно, сберегая людей и боеприпасы, полки Таманской армии...

...Петровское Улагаю досталось куда дороже.

Большое, за 3 тысячи дворов, торгово-промысловое село с трёх сторон притиснули к руслу Калауса горы, образующие угол плоскогорья, что простиралось отсюда, понижаясь, на юго-восток. Их крутые и местами присыпанные снегом серые склоны покрывали посаженные жителями дубовые, кленовые и ясеневые рощи, ровные ряды фруктовых деревьев и виноградников.

Торговым трактом из Благодатного попасть в Петровское можно было только по старому железному мосту, пешеходно-гужевому, перекинутому на каменных опорах через глубокое, до десяти саженей, ущелье, вырытое речкой. И, отдав без боя станцию на левом берегу, задешево отдавать мост, а с ним и село таманцы не собирались. В прилегающих улицах поставили линейки с пулемётами, заняли удобные позиции на склонах и, едва казаки пошли в атаку, встретили их пачечным огнём.

Пулемётных и винтовочных патронов у таманцев было вдоволь. И пули летели густыми роями, нашпиговывая подмерзший чернозём дороги, ведущей к мосту, и звонко стуча о железо настила и ограждений. Спешенные казаки не успевали выносить раненых и не рисковали оттаскивать убитых.

Заминка у старого моста заставила Улагая поискать удачу у нового — железнодорожного, построенного в двух с лишним верстах севернее, в мелком месте: проведённая через него одноколейка петлёй огибала угол плоскогорья и уходила на юго-восток, к крупному селу Благодарному. Посланные туда 1-й и 2-й Кубанский полки перешли Калаус вброд, сбили заслон таманцев и по просёлку, идущему из Никол иной Балки, ворвались в Петровское с севера.

Цепляться за дома и дворы таманцы не стали. Их отходящие пехотные части раздвоились вместе с трактом: одни, взобравшись на плоскогорье, двинулись к Благодарному, другие его пологим северным склоном — восточнее, к Камбулату...

...Донесения Топоркова и Улагая о вступлении в бой Врангель получил при въезде в Константиновское, куда он решил перенести штаб корпуса, радиостанцию и корпусную санитарную летучку. Там уже собрались полковые обозы 1-го разряда.

На околице, истоптанной за вчерашний день тысячами копыт, его встретил сельский староста — не слишком преклонных лет, по-господски плотный и осанистый, с полными бритыми щеками, мясистым носом в багровых прожилках и маленькими тёмными глазками, по-рачьи сведёнными к переносице. Одет он был на городской манер: в серую кроличью шапку и чёрное пальто с цигейковым воротом. Сопровождали его благообразного вида старики — представители сельского схода.

Поднеся хлеб-соль, староста кланялся подобострастно под колокольный трезвон, тонким гнусоватым голосом благодарил за избавление от красной нечисти и звал погостить в его доме.

Константиновским, сразу заявил авторитетно, село называется только на картах да в канцелярских бумагах, а жители, как и всю местность, именуют его иначе: Кугуты.

Весь источая преданность и готовность услужить, пока шли по присыпанной щебёнкой главной улице, объяснил охотно: ручей, что течёт по дну балки, испокон веку назывался Кугут, потому как берега его покрыты были непроходимыми зарослями куги, здешнего вида камыша. А крестьяне, добивались когда разрешения основать тут самостоятельное село, нижайше просили господина губернатора назвать его Александровским, в честь государя-императора Александра Благословенного, но приказано было именовать его Константиновским — в честь наследника и великого князя Константина Павловича...