Александр Кривицкий - Ежедневные заботы

А знаменитый вступительный аккорд к изображению мелодраматических сюжетов истории в «Восемнадцатом брюмера…»? Он громко звучит до сих пор. Так и хочется в перечисление фарсовых персонажей, что приходят на смену героям исторических трагедий, прибавить имя человека из Белого дома наших дней, примеряющего треуголку покорителя мира.

Друзья называли Энгельса «Генералом». Его военные очерки давно стали моей настольной книгой. Время указало подлинное звание их автора. Выражаясь современным языком, он стал Главным теоретиком военного искусства революционных войн.

Ленин — первый русский человек, чье имя известно всему населению земного шара, всем континентам и всем людям, там живущим. Его книги изданы в количестве, превосходящем тираж сочинений любого автора, напечатанных от Гутенберга до наших дней. Это боевое евангелие трудящихся всего мира, написанное языком железной логики и живого чувства, — таков единственно возможный стиль разговора со всем человечеством.

Из физики известно: на каждого человека давит столб воздуха, уходящий в атмосферу.

Признаюсь: на меня давит столб мировой литературы, уходящий в античность.

Существуют, стоят на полках, ходят по рукам прекрасные книги, вдохновенные творения гениев, талантов, наконец, просто даровитых людей. Как писать после них? Трудно. Почти невозможно. Единственное утешение: и того, кто выводил «палочки», щедрые добрые люди называли «писателем».

Судьба не оставила меня только читателем, дала возможность и самому приобщиться к литературному процессу. Целое десятилетие, включая годы войны, я работал в центральной военной газете «Красная звезда» начальником отдела литературы и искусства. Следующее десятилетие провел в «Новом мире» на посту заместителя главного редактора. Теперь член редколлегии журнала «Знамя». Сорок лет развития советской литературы прошло на глазах.

…Я пишу эти строки в канун новогоднего праздника. Поглядываю в окно — люди несут домой елки, маленькие, побольше. Вокруг белым-бело. «Мороз и солнце; день чудесный!» На улице, наверно, восхитительно поскрипывает снег. Скрипит и перо. Я не хочу писать мемуаров. Просто иногда вспоминается былое.

И я решил устроить себе совсем взрослую елку. Развешу-ка на ее ветвях палочки, которые продолжаю писать, благо они немного похожи на свечи с малым огоньком, дрожащим на кончике фитилька.

Нет уже строгого, умного отца, который мог бы повторить: «Посмотрите на этого нахала». И нет милой дорогой мамы, отвечающей ему: «Не обижай его, он еще маленький» И я уже давно не маленький.

Наряжу я елку в разные разности. На эту веточку — воспоминание, на ту — нечто, называемое модным словом «эссе», на третью — страничку прозы, на четвертую — статью с диалогом, на пятую еще не знаю что, надо подумать… Елка для взрослого в канун Нового года.

Порог «Красной звезды» я переступил задолго до начала войны. 23 июня 1941 года на страницах родной газеты была напечатана моя подвальная статья «В бой за Родину». В мае 1945-го — очерки «Русский офицер за рубежом». Между этими датами — многое…

Вспоминаю своих редакционных друзей. Это были храбрые, талантливые люди — нет возможности перечислить их имена. Каждому я шлю душевный привет и горячую благодарность за счастье совместной работы.

В сорок первом году мы отправляли в первую фронтовую командировку еще молодых — или так мне казалось Михаила Шолохова и Александра Фадеева. Хорошо помню время, когда шолоховская «Наука ненависти» была на устах, в сердце всей нашей армии.

Николай Тихонов — человек с лицом свирепого викинга и добрыми, постоянно любопытствующими глазами — жил и работал в Ленинграде все время осады и блокады города. А меня не покидало ощущение, будто он и там, на своей Зверинской, 2, и где-то здесь, на втором этаже старого, источенного древесными жучками особнячка редакции на улице Чехова. Он врос в редакционную жизнь, был неутомим и исполнителен, как солдат-сверхсрочник.

Ну а Петр Павленко, иронический, язвительный и внутренне застенчивый? Он глотал порошки, пилюли, кашлял, кутал шею шарфом, но делал свое дело легко и стремительно. Он боролся со своей болезнью всеми способами, а главное — работой. Писаревский овал его лица с очками в «разночинной» металлической оправе хорошо знали на многих фронтах.

А дорогой мой, бесценный друг Андрей Платонов — веселый схимник и печальный вертопрах, человек мудрого ума и такого ощущения русского слова, что, казалось, он не пишет свои рассказы, а выпевает их из глубины глубин души.

Вспоминаю Бориса Галина — чернорабочего газеты. Он писал очерки, отчеты о митингах, публицистические статьи. Щуря свои близорукие глаза, растерянно переспрашивал человека, читавшего его рукопись: «Неужели вам, в самом деле, нравится?» Ему хотелось писать все лучше и лучше, а я до сих пор не могу забыть один из его первых в военной газете, но уже великолепный очерк «Прощай, 109-й полк», прекрасно раскрывший идею войскового товарищества.

Перед глазами стоит худой, в щеголеватой гимнастерке, похожий на «вольноопределяющегося», Костя Симонов — работник безотказный и веселый.

Высокий, со смуглой матовой кожей чуть продолговатого лица и чуть горбоносый, с хорошо пригнанными ушами, ладно скроенный, он то полнел, то худел, смотря по обстоятельствам жизни, но легко возвращал себе форму статного красивого человека кавалергардского роста.

Как непреклонно он стремился — правдой и неправдой — обогнать других, когда речь шла о командировке на опасный и важный участок фронта, каким он был нежным и заботливым, когда ему казалось, что друг нуждается в поддержке.

Он неожиданно появлялся в редакции вечером, диктовал стенографистке очерк и утром снова улетал на фронт, успевая скоротать ночь с товарищами за столом, где военные харчи причудливо смешивались с разноцветными ликерами Бачевского, трофеями наших войск кампании 1939 года, — из подвалов пустынного тогда клуба писателей.

Обычно начальники дают характеристики подчиненным. Но ведь и подчиненные аттестуют своих начальников. Вот этим сейчас и займемся.

За время моей работы в «Красной звезде» сменилось семь ее главных редакторов. Я их всех отчетливо помню. Они были разными, как пальцы одной руки. Был я молод, энергичен, кажется работал хорошо, и все они меня ценили, но, выражаясь по-военному, со всеми у меня происходили и «бои местного значения». К счастью, сие не повлияло на общестратегическое отношение ко мне в этой прекрасной газете, где царил дух дисциплины и товарищества.

Помню рыжеволосого, веснушчатого бригадного комиссара Барандова. При нем я пришел в «Красную звезду». Вскоре он покинул редакцию, перешел на научную работу.