Сергей Плохий - Происхождение славянских наций. Домодерные идентичности в Украине и России

говорится в стихотворении «Плач Малой Руси» («О Боже мой милостивый!»), записанном в дневнике бурсака Киево-Могилянской академии за 1719/1720 учебный год [394] См.: Українська література XVII ст., с. 290. Относительно атрибуции, а также возможной датировки этого текста серединой XVII века, а не временами Мазепы и Скоропадского, см. цитируемые в комментарии к данной публикации рассуждения Михаила Максимовича: там же, с. 565. . Приведенная в стихотворении картина, безусловно, окрашена тогдашней полемикой и, скорее всего, преувеличена. Мазепа, Орлик и их сторонники, как и казацкие элиты, после Полтавы вовсе не идеализировали Польшу; более того, де-факто они предпочитали московскую власть польской, учитывая полное исчезновение казачества на Правобережье. В то же время они, как и Баранович, были произведениями польской системы образования (настолько она влияла на учебную программу Киево-Могилянской академии). Польско-русское столкновение раннемодерного времени проявилось не только в конфликтах, но и в переговорах, которые позволили казацким элитам усвоить понятия и ценности, которых придерживались их польские конкуренты. Поэтому неудивительно, что казацкая старшина мазепинских времен чувствовала себя комфортнее в польской культурной традиции, чем в московской. Однако политические реалии были сильнее этой культурной связи и превращали поляков в чужаков и врагов новообразованной малороссийской нации [395] Именно так эволюционировал образ поляков в летописи Величко. См.: Frank Е. Sysyn, “The Nation of Cain “: Poles in Samiilo Velychko’s Chronicle, в кн.: Synopsis: A Collection of Essays in Honour of Zenon E. Kohut, c. 443–455. . Тогдашние авторы стихотворений, придерживающиеся традиции Барановича и изображавшие поляков, литовцев и русинов как детей одной матери — Польши, уже не отстаивали идею альянса между ними, а жаловались на то, что первые два брата повернули оружие против своего младшего брата, Руса [396] Стихотворение «Глаголет Польша» дошло до нас в рукописи начала XVIII в., см.: Українська література XVII ст., с. 284. .

В XIX веке казацкий исторический миф сыграл важную роль в формировании современного украинского национального проекта, который, в свою очередь, привел к основательному перевороту в восточнославянском нациеобразующем процессе и содействию утверждения современного различения трех восточнославянских наций.

Киево-Могилянская академия и ее воспитанники. Гравюра XVIII в.

Если граница между «Малой Россией» и Речью Посполитой (в которой были свои русины) становилась все более выраженной, то граница между Гетманщиной и Московией все больше размывалась. В результате административных и военных реформ Петра, которые начали интеграцию Гетманщины в имперскую административную систему, становилось все труднее увидеть границу между Гетманщиной и Московией как двумя независимыми образованиями, связанными между собой только личностью правителя — идеалом, который воспроизводили казацкие летописцы поздней эпохи. Еще до отмены гетманства преемник Мазепы гетман Иван Скоропадский просил царя, чтобы курьеры платили за услуги, которые они получают на территории Гетманщины, апеллируя при этом не к правам Войска Запорожского, а к обычным практикам в других частях империи [397] См.: Тисяча років української суспільно-політичної думки, т. 4, кн. 1, с. 292. . Изменение лексики, с помощью которой казацкие интеллектуалы описывали себя, свою страну и московского «другого», также свидетельствует о постепенном сдвиге в ориентациях. Теперь не только русинов и казаков все чаще называли малороссиянами, но и об их московских визави говорили не как о москалях, а как о великороссах или просто русских. Поэтому термины «Россия» и «русские» могли обозначать Гетманщину и ее жителей, Московию и ее жителей или обе одновременно. Такое изменение в терминологии облегчало выходцам из элит Гетманщины службу в имперских органах власти. По многим признакам, казацкие летописцы были последними защитниками традиционных определений и ценностей, единственно напоминавшими читателям об отдельном характере Гетманщины. Как отметил Франк Сысын, «в связи со стиранием различий в культуре и терминологии, ранее отчетливо разделяли Украину и Россию, главными средствами различия этих двух народов стали политическая теория и историография» [398] F. Sysyn, The Image of Russia, c. 141. .

К этому можно добавить, что в ближайшей перспективе способность этих двух отраслей знания очерчивать такие различия оказалась довольно ограниченной, однако в долгосрочной перспективе историография сыграла важную роль в создании исторического фундамента новой украинской идентичности [399] О важности казацкого мифа для украинского нациесозидающего проекта см.: Frank Е. Sysyn, The Reemergence of the Ukrainian Nation and Cossack Mythology, Social Research 58, № 4 (Winter 1991), c. 845–864; Serhii Plokhy, Historical Debates and Territorial Claims: Cossack Mythology in the Russian-Ukrainian Border Dispute, в кн.: The Legacy of History in Russia and the New States of Eurasia, c. 147–170; Serhii Plokhy, The Ghosts of Pereyaslav: Russo-Ukrainian Historical Debates in the Post-Soviet Era, c. 489–505. .

«И сказали они: «Построим себе город и башню высотою до небес. И сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли». Такими согласно Книге Бытия (гл. 11.4) были намерения строителей Вавилонской башни. Но дерзкое пренебрежение ими воли Божьей навлекло гнев Всемогущего, который наказал человеческий род, поделив его на множество различных стран и языков. Он считал, что страшнее этого бедствия может быть разве что потоп. Повествование о Вавилонской башне стало краеугольным камнем исторического нарратива всего средневекового христианского мира. В частности, оно попало в текст «Повести временных лет», написанной в Киеве в начале XII века. Киевские князья также «сделали себе имя» (этим именем была «Русь») и занялись собственным «строительным проектом», в котором сочетались такие элементы конструкции, как русская земля, религия и народ. Попасть на небеса они надеялись за счет принятия и поддержки христианства в своей стране. Однако дальнейшая судьба княжьего почина не слишком отличалась от судьбы строителей Вавилонской башни. В середине XIII века их обескровленное междоусобицами общее государство стало жертвой пришельцев с востока — монгольских захватчиков. Киевская держава была разделена, а ее народы в дальнейшем сформировали отдельные литературные языки и нации.