Лазарь Плескачевский - За Кубанью [Роман]

«Вечно эти водевили с переодеваниями», — хмурится Улагай, глядя на невозмутимого Энвера. Не странно ли? Все эти дни он неотступно думал именно об Энвере. Решая задачки, кадет Кучук частенько заглядывал в ответы. И в дни, когда он собрался решать уравнение со многими неизвестными, хотелось иметь в кармане бумажку, если и не с ответом, то хотя бы с волшебным словом, которое позволило бы ему пройти сквозь стену.

— Выкладывай, — произнес Энвер, отдышавшись. — Что у тебя?

Улагай улыбается. Пожалуй, впервые после сдачи Екатеринодара.

— Это все? — хохочет Энвер. — Вряд ли ради этого стоило тащиться из Москвы.

— Из Москвы? — Узкие глаза Улагая еще больше сузились, превратились в щелки.

— Брось валять дурака, Кучук, — вдруг тихо и жестко произносит Энвер. — Я буду поддерживать с тобой связь. Назначь явки в нескольких аулах. Лучше всего — у мулл. И не забудь, что все мы ходим под аллахом. Если Врангеля постигнет неудача и твоя миссия…

— Все хорошо продумано и подготовлено, дорогой.

— Если Врангеля постигнет неудача, — повторяет Энвер, — и твоя миссия провалится, мы не успокоимся. Ты сможешь продолжать свое дело под нашей крышей. У меня должны быть все нити. Но возможен и третий вариант: не мы будем искать связи с тобой, а ты с нами.

Это уже совсем другой разговор.

— Что ты имеешь в виду, Энвер?

— Иностранный паспорт. Яхта в условленном месте.

Улагай тотчас же подошел к окну — яхта стояла там же, где и раньше.

— Не напрягай зрение, Кучук, это «Фарэ», можешь воспользоваться ею для перехода в подполье. Аул? Для первой явки.

— Для начала — Адыгехабль, дом главного муллы. Дальше — по алфавиту.

— Связи?

Улагай достает из кармана гимнастерки сложенный лист. Да, это она, дважды сожженная карта.

Достав записную книжку, Энвер заносит туда все необходимое. Через несколько минут и третья карта превращается в комочек пепла.

— Мне пора. На крайний случай спрячь этот порошок. Не пугайся, Кучук, это пирамидон. Нацарапаешь на порошке своей рукой слово «Сурет» — новое название яхты — передашь мулле в ауле… — Энвер шепчет название аула.

Улагай угадывает его и едва слышно повторяет, пряча порошок.

— «Фарэ» к твоим услугам, могу высадить в любом месте.

— Это мне подходит, — после некоторого колебания решает Улагай. — Жду сегодня в десять вечера внизу, завтра начинается сдача.

— В десять, — повторяет Энвер. — Будь осторожен, кругом предатели.

— На их спинах в аулы проедут мои люди.

Энвер натягивает парик, по-русски подмигивает и быстро уходит.

Трудный день. Кажется, хлопотам не будет конца, на завтра уже ничего не отложишь. Не успел уйти старый знакомый, как появились сразу двое — казначей и дежурный офицер. Улагай приглашает дежурного. Круглолицый, не ко времени веселый корнет сразу же доложил о ходе подготовки к сдаче. Докладывал так, будто именно в этот момент совершалось главное дело его жизни.

— Самое важное сделано — составлены новые списки частей с учетом наличного состава. А то пойдут разговоры: где тот да где этот? За каждым ведь не досмотришь, многие уже ушли домой.

— Молодец, Махмуд. Надо усилить караулы.

— Есть, усилить караулы.

— Пароль заготовил?

— Последний пароль на двадцать третье мая утвержден вами.

— Предпоследний. Есть данные, что на рассвете группа штабных офицеров попытается улизнуть в Грузию. После двух ночи смени пароль, поставь заслон с пулеметами за дачей генерала. Без шума.

— Есть, без шума. Разрешите вопрос, господин полковник? Как вы думаете, что с нами сделают? Я имею в виду нас, офицеров.

«Нас, офицеров». Такая постановка вопроса покоробила Улагая и в то же время рассмешила. Святая простота, он полагает, что большевики ко всем отнесутся одинаково. Милый, глупый барашек. Черное — белое, день — ночь… И еще: да — нет…

— Наверняка предложат служить, ведь у них нет приличных командиров.

— С этим не согласен, господин полковник. Сдаемся мы им, а не они нам. Таким служить — еще полбеды, — добавил вдруг Махмуд с неожиданной рассудительностью.

— Служить слугам, Махмуд, это не полбеды, а самая настоящая беда.

— Все же со своим народом… — Махмуд оборвал себя на полуслове, встретившись с Улагаем взглядом.

— Можешь идти. Пригласи казначея.

Вошел Джумальдин. Улагай с трудом узнал его — балагур Джумальдин выглядел так, словно перенес тяжелую болезнь.

— Я все знаю, Кучук, — выпалил он, едва закрыв за собой дверь и плюхаясь в кресло.

— Поздравляю тебя, — равнодушно буркнул Улагай. — Раньше я полагал, будто все известно одному аллаху.

— Ты все шутишь! Как ты можешь? Ведь ты обрекаешь себя на верную смерть! Подумай, стоит ли это делать? Ради чего?

— Джумальдин, что ты плетешь? — Глаза Улагая сузились еще больше.

— Кучук, мне все известно, вы затеяли гиблое дело. Поднять адыгов на восстание после разгрома Колчака, Деникина, всех белых армий сущее безумие!

— Ты думаешь, адыги смирятся с большевистским игом? Они сбросят его, как конь сбрасывает вшивую попону.

— Опять кровопролитие? — Джумальдин вскочил с кресла. — Аллах не позволит свершиться этому.

— Ты думаешь, аллах тоже перешел к красным? Не надейся. Не все такие трусы, как ты.

— Не мели чепуху, Кучук, уж ты-то знаешь, что я не трус. Подумай лучше, что будет с народом.

Улагай брезгливо сморщился:

— Ты, Джумальдин, словно с неба свалился. Поляки в Киеве, Врангель готовится к наступлению на Кубань, наш народ на распутье. Оставить его? Пусть идет куда вздумается? Народ, дорогой мой, что конь — ему повод нужен, повод в сильной руке. Да, народ сейчас на распутье, но у меня хватит сил натянуть повод и направить коня, куда нужно. А что ты предлагаешь?

— Сдаться! Безоговорочно и честно, явиться всем во главе с офицерами, во главе с генералом.

— И с денежным ящиком?

— Да, и с денежным ящиком, — повторил Джумальдин. — Сдаться и потребовать автономии, как финны.

Улагай подошел к столу, нажал кнопку. В дверях появился Ибрагим.

— Денежный ящик вместе со всей охраной немедленно перевезти на мою дачу.

— Есть, перевезти! — козыряет Ибрагим.

— Иди выполняй. И ты, Джумальдин, можешь уходить.

— Кучук, зачем ты перевозишь к себе ящик с деньгами?

— На всякий случай, Джум. Приказ тебе известен — теперь финансами и вообще всеми делами ведаю я.

— Ты употребишь эти деньги во вред народу.

— Не все. Ровно половину я возьму лично себе. Должен же я получать жалованье в подполье?

— И ты способен это сделать?

— Вынужден, Джум, вынужден. Ведь с завтрашнего дня официально ни одно казначейство не будет меня финансировать. Прощай, мы ведь больше не увидимся.

— А может и мне с тобой? Друзьями ведь были.