Стивен Прессфилд - Приливы войны

Впереди, где был парусный ящик (моё старое, любимое место), носовая часть была усилена брёвнами, снятыми с наших погибших кораблей. Таран тройной ширины предназначался для противодействия нововведениям коринфян. Шлюпки с выносными уключинами сейчас стояли пустые, но при сближении с врагом моряки, вооружённые «кошками», пересядут в эти шлюпки. Пехотинцы, сражавшиеся на палубах кораблей, располагались в средней части судна, ближе к корме, чтобы их вес высоко держал нос корабля и голова буйвола не опускалась в воду. Спереди располагался первый из трёх тиглей, от которого будут зажигать стрелы и головни. Второй стоял около меня, на середине корабля, а третий — на корме, рядом с будкой рулевого.

С моего места, возле шлюпки, была видна носовая часть. «Пандора» вошла в воду уже так глубоко, что подножные скамьи трюмных гребцов намокли. Солдаты у желоба для стока вычерпывали воду без отдыха, выливая её в бортовые отверстия для вёсел и едва не задевая при этом гребцов. Над головами их были проложены дополнительные палубы, чтобы выдерживать вес пехотинцев, лучников, копьеносцев, которые теперь сгрудились там. Многих тошнило.

Мы увидели противника. Его корабли возвышались впереди, как стена. Гавань превратилась в озеро. Сиракузцы воздвигли частокол, затянутый шкурами, чтобы задерживать зажигательные стрелы. Там имелись амбразуры, из которых он намеревался выводить из строя наши метательные орудия. Перед частоколом враг набросал острые брусья и брёвна. Была оставлена брешь длиной метров в двести. За частоколом, в открытом море, были видны боевые корабли, свыше сорока. Они построятся в линию глубиной в три-четыре корабля, чтобы закрыть пространство для прорыва афинян. Малые суда противника, около сотни, являли собой заграждение, а с двух сторон от берега вышли ещё две эскадры. Они контролировали девять десятых периметра гавани. Армия Гилиппа ждала у подножия холма. Боги, помогите кораблю и его команде, попавшим в зону их поражения.

Строй приближался со скоростью «один-два»; каждый ряд гребцов триремы отдыхал по очереди. Теперь, пройдя полмили, просвистали команду грести в три ряда, и «Пандора» рванулась на волне. На носу корабля Борос кричал рулевым соседей по правому и левому борту. Каждый выбирал себе противника, которого будет атаковать. Наш капитан отбежал, подпрыгивая от возбуждения.

— Готовь тараны! Быстро к волнолому!

Смеясь, он кинулся на корму, к рулевому. Пришёл prostates, командир лучников по имени Милон, которого как-то раз поймали в траве с девицей и с тех пор прозвали Розовые Щёчки. Он был очень беспокойный, всегда опасался худшего и теперь пробирался по палубе зигзагами, пригнувшись и держа над головой дубовую доску, тяжёлую, как он сам.

— Ожидаешь дождя, юноша? — крикнул ему Лион.

Розовые Щёчки, прыгая по-лягушачьи взад-вперёд, украдкой поглядывал через нос корабля, стараясь определить расстояние до противника. По его сигналу мы должны будем все вместе устремиться вперёд и выстрелить, а в это время наш вес в самый критический для вражеского судна момент приведёт в движение таран. Во всяком случае, таков был план. В итоге, как всегда, получился хаос.

С расстояния трёхсот ярдов на нас из тумана ринулись малые суда противника. Стрелы и головни застучали по палубе. Розовые Щёчки вынул остриё стрелы из ноги. Спустя миг мы все были у шлюпки, выгружая всё, что у нас было. Впереди встала сплошная стена кораблей. Нам её не преодолеть. Два корабля из первого ряда нацелились на нас. Один — трирема, нос украшен обнажённым женским торсом; другой — галера, превращённая в огромную баржу. Толпа на её палубе насчитывала человек сто. «Пандора» развернулась носом вперёд, прямо ей навстречу. Трирема атаковала нас с борта. У нас на носу моряки бросали на трирему цевочные колёса. Дуги дыма перекинулись через быстро уменьшающееся расстояние. Люди бросали копья с колен, потом падали ничком, прячась за бортовые экраны, когда в ответ летели залпы противника. Обе стороны швыряли банки с верёвочными ручками, полные дымящейся серы. Сиракузцы называли такие снаряды «скорпионами», а афиняне — «привет вам». Уже три судна были охвачены пламенем.

И вот корабли столкнулись. «Пандора» с хрустом ударила в борт трирему, переделанную в грузовое судно. Но угол получился касательным, и оба корабля, сцепившись носами, закружили друг против друга. Наши моряки бросили «кошки», преодолевая пространство, разделяющее нас с врагом. Противник ответил залпом стрел и камней. Этот обстрел сорвал леера и накрыл шкурами весь такелаж. «Кошки» отлетали рикошетом, как фасоль. Те, которым удавалось впиться в древесину, противник выдёргивал или обрубал топором. Одного беднягу зацепило крюком за голень, и теперь он висел, пригвождённый к мачтовой лестнице, а четверо наших моряков изо всех сил тянули верёвку. Через пару минут «Две Титьки» нанесли удар в борт «Пандоры», а наш «Бесстрашный» стукнул её в корму.

Противник пользовался булыжниками в тридцать-сорок фунтов, которые он припас на носовой части и вдоль лееров. Вперёд выходили самые высокие моряки. Они бросали эти булыжники в наши боковые экраны, разбивая их в щепки.

Атакующую цепь возглавлял самый рослый из них. Ростом в шесть с половиной футов, голый по пояс, этот буйвол двинулся на наш нос, вооружённый одним только камнем фунтов в шестьдесят, который он держал перед собой, сбивая с ног наших моряков. Юноша по имени Элпенор срезал ему предплечье до кости, но эта скотина развернулась с рёвом и ударила моряка камнем по черепу, а затем тотчас разбила лицо другому. У него были бёдра как дубы, и он пинками отправлял противников за борт.

Времени для героизма не оставалось. Я схватил двоих, Метона-Костолома и Адраста, которого называют Лохматым, и потащил их за спину чудовища. Одно копьё мы вонзили ему в печень, второе — в ногу. Лохматый разрубил ему подколенное сухожилие абордажным крюком. Великан, заорав, рухнул на колено. Он ни разу не обернулся, чтобы посмотреть, кто это сделал. Только поднял огромный камень и со всей силы швырнул его в днище корабля.

Камень пролетел через беспалубный отсек для гребцов, пробил бревно кильсона. Судно содрогнулось, как от удара тараном. В пробоину хлынула вода. «Пандора» стала тонуть. Теперь уже невозможно восстановить последовательность событий — всё происходило так быстро и среди такого хаоса, когда человек мало что соображает, подавленный страхом за себя и своих людей. В какой-то момент некий сиракузец схватил меня за бороду и стал колотить щитом по моему шлему с такой яростью, что я почувствовал, как трещат кости черепа. В ответ я ударил его между ног и вырвался, оставив в его кулаке часть моей бороды. Я перевалился через леер и упал в шлюпку. А Лион подобрался к моему врагу сзади и отрубил ему голову, держа меч в обеих руках. Шлем вместе с головой повалился прямо мне на живот, фонтанируя кровью, стукнул, прокатился мимо мачт и исчез в море.