Паулина Гейдж - Искушение богини

– Пальцы, указывающие в небеса, – прошептала Хатшепсут. – Ты хорошо поработал, Сенмут. Разве я не говорила тебе, что вместе мы сможем что угодно?

Он поклонился ей рассеянно: едва заметные подвижки двух серых громадин занимали все его мысли. Он видел, как Бения расхаживает взад и вперед, выкрикивая команды, которые эхом отдавались среди колонн, покуда верхушки обелисков обмотали веревками, и сотни людей потянули за них, налегая изо всех сил. Сенмут кивнул головой Пуамре, и они подошли к ямам, остановившись в тени опасно накренившихся каменных глыб. Краем глаза Сенмут заметил Тутмоса и двух его товарищей, Минмоса, подмастерье инженера, и Менхеперра-сонба, солдата и архитектора: все трое стояли молча, уперев руки в бока, их лица казались темными от падающих на них теней, выражение их было напряженным. Неферура подошла к матери и что-то зашептала, показывая на Тутмоса, но Хатшепсут была так занята переживанием своего триумфа, что только коротко кивнула в ответ.

Наступила пауза, во время которой люди растирали усталые руки и ноги, а некоторые, совсем «измученные, усаживались на золотой пол храма. Стоявший рядом с Сенмутом Бения вскинул руку и начал сгонять рабочих для последнего рывка:

– Начинайте спуск! Не так быстро, идиоты! Натягивайте веревки, легче, легче, не давайте им раскачиваться!

И он снова метнулся вперед, бешено жестикулируя на ходу. Первый обелиск с раскатистым гулом опустился на свое место, выступы на его основании совпали с глубокими зарубками, рабы вцепились в веревки, которыми была обмотана верхушка камня, и изо всех сил натянули, чтобы не дать ему упасть. Хатшепсут вскрикнула, и Минмос, улыбаясь, шепнул что-то Тутмосу.

Второй обелиск медленно подполз к яме, его основание скользнуло по краю углубления и медленно опустилось в него. Верхушка сразу же начала подниматься, но тут ее повело.

Сенмут закричал:

– Зарубка! Он не попал в первую зарубку!

Бения вопил что-то неразборчивое. Хатшепсут шагнула вперед, но Пуамра преградил ей путь:

– Ваше величество, назад! Он может рухнуть!

Тутмос и Менхеперрасонб подались ближе, и Сенмут, прежде чем рвануться вперед, успел заметить на лице второго мальчишки ухмылку чистого восторга, чувствуя, как от волнения по спине струится пот.

С тяжким стоном обелиск качнулся назад и выровнялся, а люди, вытянув шеи и затаив дыхание, смотрели на него. Камень стоял, горделиво и неподвижно, и Бения, не в силах справиться с нервной дрожью, рухнул на колени. Надсмотрщики повели рабов со двора.

– Не убирайте песок, – приказала Хатшепсут Пуамре. – Все равно надо еще обшивать плитами верхушки и высекать надписи.

Сначала она хотела покрыть их сверху донизу электрумом, но Тахути, услышав об этом, в ужасе отшатнулся.

– Ваше величество, – заявил он, поджав губы, – вы, конечно, очень богаты, но даже ваша казна скоро оскудеет, если взять из нее столько золота и серебра сразу.

Его реакция рассмешила ее, но цифры, которые он привел, были неумолимы. Пришлось удовольствоваться тем, что она пришла в сокровищницу и собственноручно отмерила золото для верхушек, по локти погружая руки в мерные корзины, поднимая золотую пыль, которая облаком мерцала над ней, опускалась на ее груди и живот, оседала на пол.

Тутмос не спеша подошел туда, где она стояла с Сенмутом и Неферурой. Он небрежно поклонился, черные глаза юноши нахально блестели.

– Поздравляю тебя, Цветок Египта, – сказал он голосом, уже сейчас обещавшим стать басом. – Воистину твои монументы говорят о бесконечном царствовании!

Хатшепсут спокойно взглянула в его грубо вылепленное заносчивое лицо, словно и не заметив сарказма.

– Приветствую тебя, племянник-пасынок. Я рада, что ты одобряешь. А где же твоя мать в столь торжественный день?

Он пожал плечами:

– Ей немного нездоровится.

– Лучше бы ей перед моим торжеством поправиться. Может, прислать к ней моего лекаря?

– В этом нет никакой необходимости, дорогая тетушка-мачеха. Не думаю, что ее недомогание достойно внимания того, кто лечит самого фараона.

Они играли друг с другом, улыбаясь губами, но их взгляды скрещивались, точно клинки. Сенмут со страхом прислушивался, чувствуя, как воздух искрится от столкновения двух неистовых воль. Тутмос уже превратился в мужчину, с которым следовало считаться, и Сенмут не мог понять, почему Хатшепсут упрямо третирует его, словно какого-нибудь мальчишку. Он видел, что Неферура не сводит глаз с лица царевича, но ни царь, ни Тутмос, казалось, не замечали ее присутствия.

Тутмос взмахнул рукой в сторону Минмоса и Менхепер-расонба.

– С вашим прекрасным обелиском чуть было не случилась беда, – заметил он. – Вам могут пригодиться советы моего архитектора и инженера. Похоже, ваши эксперты стареют.

– Ты так думаешь? Тогда представь их мне, Тутмос. Какие величественные сооружения они построили? Где я могу видеть их искусство?

Тутмос вспыхнул, его выпирающие зубы прикусили губу.

– Они пока мало что успели, – нахмурился он. – Но со временем работы, которые закажу им я, превзойдут все, что я вижу здесь!

– Тогда послушай моего совета, царевич, и отошли их назад в школу, чтобы со временем… – на этих словах она сделала ударение и улыбнулась, – со временем они могли показать себя хотя бы в небольшом деле.

Гнев и восхищение боролись в нем, восхищение победило. Он тряхнул головой:

– Как ты жестока, тетушка-мачеха. Двойной венец тебе к лицу!

– А тебе нет, – ответила Хатшепсут, когда они двинулись к выходу из храма. – Он все еще слишком велик для твоей головы.

– Размер моей головы тут ни при чем, – отрезал он. – Важно то, что внутри нее.

– Да ну? Вот, значит, как? Ну, тогда приноси свою великанью голову на мой праздник. Я приказываю тебе, Тутмос. В последнее время ты пренебрегаешь своими обязанностями, тебя не видать ни в храме, ни на пирах. Нарушения субординации я не потерплю. Кроме того, я запрещаю тебе критиковать моих министров. Где твои собственные? Могут ли они соперничать в беззаветной преданности и многочисленных дарованиях с теми, кто старше и лучше их?

Он ничего не ответил, но поклонился, хмурясь, и зашагал назад, туда, где его ждали Минмос и Менхеперрасонб. Неферура робко опустила руку на плечо матери.

– Почему ты всегда сердишь Тутмоса? – спросила она. – Он тебе не нравится?

– Мне он очень нравится, – ответила Хатшепсут. – Он силен, как молодой бык, таким же был его дед. Но он нетерпелив, Неферура, а иногда и груб. Его надо держать в узде, как норовистую лошадь.

Неферура ничего не сказала, но Сенмут почувствовал в своей руке ее теплую ладошку. Он сжал ее, и они вместе пошли к дворцу, шагая в тени по-летнему сухих деревьев.