Паулина Гейдж - Искушение богини

– Великий знак был явлен сегодня утром в храме, ваше величество. Царевич короны исполнял свои обязанности служки в присутствии других мальчиков и верховного» жреца, когда могучий Амон кивнул ему головой!

Хапусенеб со свистом втянул воздух. Инени выронил папирус, его шелест эхом повторился в тишине. Сенмут почувствовал, что сердце у него остановилось, хотя и не подал виду.

Но его пылающий взгляд был прикован к лицу Менены. Верховный жрец не моргнул и глазом, только губы кривились.

Хатшепсут тоже замерла, сложенные на печати руки женщины словно застыли, солнце играло на ее золотом воротнике, переливавшемся от ее дыхания. Потом она расслабилась и насмешливо улыбнулась.

– Вот как? – мурлыкнула она, подходя к Нехези и отдавая ему печать. – И какие же выводы делаете вы из этого… знака?

– Ну, как же… Амон доволен царевичем, – промямлил пророк.

Улыбка царицы стала шире.

– Мой дорогой Ипуиемре, при всей твоей верности и лояльности ты слишком сильно меня боишься, и правильно делаешь. Дуваенене! Благодарю тебя, что поспешил принести мне это известие, а теперь будь добр, расскажи мне в точности, что же произошло.

Глашатай зажал свой жезл локтем и поклонился, его хорошо очерченные губы плотно сжались, влажно блестящие глаза сверкали.

– Царевич молился и во время молитвы спросил Амона, будет ли он фараоном, как того желал его отец.

– А потом? – Казалось, она наслаждалась этой шуткой. Ее рот потеплел, глаза заискрились, но за всем этим Сенмут безошибочно угадывал напряжение.

– Потом, мгновение спустя, Амон наклонил свою золотую голову.

Голос Дуваенене был ровен и невыразителен. Таким же тоном он мог бы рассказывать, что ел утром. Они с Хапусе-небом переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Амон наклонил свою золотую голову, – повторила она, складывая ладони домиком и прикасаясь пальцами к губам, словно в задумчивости. – Дуваенене, найди царевича и его мать и приведи их сюда немедленно. Менена, выйди. Подожди в коридоре. Ипуиемре, ты можешь остаться.

Когда глашатай и верховный жрец ушли, Хатшепсут стремительно повернулась к остальным.

– Ну? – спросила она, подняв брови. Инени заговорил.

– Все это, разумеется, чистая правда, – сказал он. – Знак был, иначе Менена и жрецы не стали бы так распространяться об этом. Но…

– Это подделка! – Нехези яростно выругался. – Бог не кивает никому, кроме вас, могущественная!

– Знаю, – сказала она, – ибо многие склоняют перед богом лишь голову, не преклоняются в сердце своем.

– Я тоже думаю, что это хитрая уловка, – сказал Хапу-сенеб. – Кто был с мальчиком, когда это произошло?

– Менена, разумеется, – тут же ответил Сенмут.

– И другие мальчики, – напомнил Ипуиемре.

– Это значит, – тихо сказала Хатшепсут, – что в храме больше недовольных жрецов, чем мы полагали, ведь если Менена был рядом с мальчиком, то кто же находился тогда в святилище позади Амона?

Все посмотрели на Ипуиемре, но тот покачал головой.

– Не знаю, – ответил он беспомощно. – Я был снаружи, во внутреннем дворе, вместе со священными танцовщицами, и видел мальчика и бога только издалека.

Вернулся Дуваенене, с ним Асет и Тутмос. Асет была заметно взволнована; на ее щеках под краской горели два ярких красных пятна, движения стали еще более упругими, чем обычно, так что теперь она была еще больше похожа на кошку. Тутмос был серьезен. Он подошел и поклонился своей тетке-мачехе, обдав ее ароматом ладана, который еще так недавно держал в руках.

– Приветствую тебя, Тутмос, – сказала она. – Я услышала о милости, которой одарил тебя бог, и хочу знать подробности. Расскажи мне, как это произошло.

Ясные глаза ребенка заглянули в ее собственные глаза. Мать не раз говорила ему, что царица его не любит, что она хочет убрать его подальше из дворца, чтобы самой править на свободе. Но он не испытывал ненависти к этой высокой очаровательной женщине с лицом таким прекрасным, что на него хотелось смотреть не отрываясь.

– Я молился. Я часто молюсь, – добавил он с вызовом. Она кивнула:

– Разумеется. Молиться хорошо и полезно. И она наградила его нежной улыбкой.

Он расхрабрился.

– Я решил спросить у Амона совета, – прочирикал он, и слушателям вдруг показалось, что мальчик повторяет хорошо заученный урок. – Я поднял кадильницу повыше и задал вопрос, суждено ли мне стать фараоном.

– Правда? И что же он сказал?

– Он улыбнулся мне и склонил свою благословенную голову. Он склонил ее очень низко, так что подбородок уперся в его бессмертную грудь. Все, кто был рядом, видели это.

– Хм. Скажи мне, Тутмос, кто я?

Он озадаченно посмотрел на нее, и уголки его губ поползли вверх.

– Вы царица Египта.

– А кто еще?

– Я… я не знаю.

– Тогда я скажу тебе сама, поскольку твоя мать, видимо, не сочла нужным это сделать. Я – дочь Амона, его истинное воплощение здесь, на земле, плод его священных чресл, его возлюбленная, которую он любил еще до того, как послал на землю. Его мысли – это мои мысли, его воля – моя воля. Неужели ты думаешь, что он пообещал бы сделать тебя фараоном, а я ничего бы об этом не знала?

Асет издала полузадушенный вскрик и шагнула вперед. Тутмос озадаченно покачал головой:

– Н-нет, наверное. Но почему же он тогда кивнул?

– Потому что хотел показать, как он доволен тобой. Он хочет, чтобы ты усердно трудился ради него и Египта, и тогда, быть может, ты и станешь фараоном. Но не сейчас.

– Не сейчас? – Его губы предательски задрожали, но он сердито сжал их. – Ведь я же царевич короны. А это значит, что я должен стать фараоном!

– Когда Амон сообщит мне, что он желает, чтобы ты был фараоном, я скажу тебе, но этого еще долго не случится. Сейчас ты всего лишь маленький царевич, и тебе еще многому предстоит научиться, прежде чем трон Гора станет твоим. Ты меня понял?

– Да! – отрезал он. – Но, ваше величество, я быстро учусь! Она взглянула в его возмущенное лицо.

– И неудивительно, ведь ты так похож на своего могучего деда, моего отца, Тутмоса I. А теперь иди к себе. Я хочу поговорить с твоей матерью.

Он вышел, расправив плечи и высоко держа бритую голову.

Хатшепсут приказала снова впустить Менену в зал. Она с трудом сдерживала гнев, стремясь не утратить чувства справедливости перед лицом этой бездарной попытки вырвать у нее власть. Когда Менена занял свое место подле Асет, она уже совсем успокоилась.

– Бог кивает головой только мне и никому больше, – сказала она. – Весь Египет знает это с того самого дня, когда я родилась. Вы сыграли низкую, презренную шутку с маленьким мальчиком, который искренне верит в бога. Вы опозорили Амона, но на тех, кому нечего делать, кроме как собирать сплетни, большого впечатления не произвели. Если вы надеялись таким образом ускорить мое решение, то вы глупы и наивны. Неужели вы и впрямь воображали, что я побегу возлагать корону на голову Тутмоса и оставлю свою страну в руках таких, как вы? – Она пренебрежительно улыбнулась. – Вы недостойны даже моего презрения.