Юрий Продан - Князь Кий. Дорога на Тмутаракань

Схватка шла при тусклом свете щербатого месяца, клонившегося к земле и уже собиравшегося укрыться за стеною крепости. Но и в этой полумгле Вуефаст сумел разглядеть высокого и плечистого князя Войта, махавшего, будто цепом, тяжёлым шестопёром.

- Ах ты пёс шелудивый, князь лапотный! - взревел воевода. - Вот ужо я до тебя доберусь!

Он кинулся вперёд, как вепрь сквозь болотные заросли, продираясь сквозь ряды кое-как вооружённых вятичей. Червлёный щит его, побывавший под Царьградом и под Искоростенем, отражал удары неприятельских дубин, мечей и рогатин, а меч, выкованный по специальному заказу лучшим кузнецом из Родни, направо и налево раздавал мощные удары.

А навстречу старому воину пробивался молодой князь Вятской земли. Расступались бойцы, уступая дорогу ему и Вуефасту, знали: от поединка этих двоих будет зависеть исход всей битвы.

Они встретились.

Меч Войта сшиб шелом с головы Вуефаста, из- под повязки выбились сивые кудри, борода растрепалась. Воевода, тяжело дыша, крикнул:

- За Киев, други!

- За Ру-у-усь! - подхватила его дружина, и этот клич будто ошеломил неприятеля. Русь-то была одна и для киевлян, и для вятичей, в киевской дружине и в дружине Войта дрались люди одной крови. Кровные братья скрестили мечи, поражая драг друга. Ради чего?

Что-то надломилось в рядах атакующих, казалось дыхания им не хватило. Клич «За Русь!» откинул назад вятичей, и князь Войт остался один на один со старым киевским воеводой. Одновременно взметнулись их мечи, сверкнули молниями во тьме и со страшной силой скрестились в едином ударе. Оба выкованные русскими мастерами, оба закалённые по старым, прадедовским секретам… Но, видать, у Полянского мастера, кузнеца из Родни, секреты были получше: вспыхнули искры, застонал металл, и меч Войта разлетелся на два половинки. А Вуефаст снова занёс над противником своё оружие. Но устала рука воеводы, Войт успел заслониться щитом, и удар не достиг своей цели.

Только на мгновение остановился Вуефаст - набрать полную грудь воздуха, приготовиться к новому удару. А дружина вятичей уже прикрыла своего князя, и так, щетинясь копьями, медленно попятилась.

Усталые, израненные киевляне преследовали врага только до ворот. Здесь Вуефаст, опасавшийся подвоха со стороны Войта, приказал своим дружинникам остановиться, завалить проход камнями, брёвнами, всем что попадётся под руку. За этим прикрытием остались лучшие стрелки из лука, готовые отразить новый натиск неприятеля, если он последует. Остальные воины принялись перевязывать друг другу раны, хоронить убитых.

Утром посланные за ворота лазутчики обнаружили, что стан вятичей пуст. Видно, перед рассветом князь Войт погрузил свою дружину, захваченных пленных и дань, отбитую у Вуефаста, на лодьи и отплыл вверх по Дону к своей земле.

- Пронесло, слава богу!- обрадовано прошептал Вуефаст. - Могло быть куда хуже…

И велел Глебу отправить гонца вслед князю Святославу с вестью об измене вятичей.

Рано утром княгиню Ольгу разбудила кукушка. Серая вещунья куковала под самым окном. Княгиня - старческий сон чуток и беспокоен - поднялась со своего ложа и по мягкому шемаханскому ковру босиком прошла к раскрытому окну опочивальни.

«Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить на белом свете?» - вспомнила она, как загадывала в молодые годы.

- Ку-ку, ку-ку, ку-ку… - будто услышав княгинины мысли, откликнулась птица, щедро отсчитывая долгие годы.

Ольга улыбнулась. Если верить кукушке, ей, княгине, ещё не скоро суждено проститься с земными делами.

Она выглянула в окно, прикрытое густыми ветвями могучего дуба. Дерево было старое, оно видело, наверное, и Кия с его сестрой и братьями, и князя Гостомысла, а может, помнит даже те времена, когда на семи холмах, на месте нынешнего стольного Киева, глухо шумели густые дубравы. Ещё недавно под этим дубом язычники приносили жертвы своему богу Перуну, чьё деревянное изваяние стояло здесь, под развесистой кроной. Став христианкой, княгиня велела перенести истукана подальше отсюда, к Днепру. А за дубом осталось название Перунова. К нему по-прежнему тайком приходили княжеские челядины с приношениями. Ольга не однажды замечала то зажаренного зайца или петуха под деревом, то пёструю ленточку или дешёвое монисто на сучьях. Смешные люди! Когда они поймут, что истинному богу не нужны их жертвы? Ему нужны вера, смирение, покорность…

Старая княгиня задумчиво оглядела толстый ствол дерева, скользнула взглядом по его ветвям и тихо ахнула - жёлтые листья среди могучих, полных жизненных сил ветвей! Что это? Середина лета, а листва умирает. Выходит, отжил свой век старый великан. Теперь только случись буря или гроза, ударит Перун - тьфу, прости господи, сильны ещё в ней языческие привычки! - пророк Илья метнёт молнию, и…

Стало отчего-то грустно княгине, груз лет, прожитых ею, навалился на её плечи, сдавил сердце.

Скрипнула низкая дубовая дверь, в опочивальню втиснулась ключница, склонилась в поклоне:

Матушка княгиня, к тебе воевода Добрыня пожаловал. Молвит, дело есть спешное. - И добавила доверительно:- Слыхала я конский топ, гридни переполошились - не иначе как вестник прискакал с Дикого поля!

- От княжича… - догадалась княгиня, в сердце которой любимый сын по-прежнему оставался юным княжичем, и сама себя поправила: - От князя Святослава… Хвала господу! Да что же ты стоишь как истукан? Помоги мне одеться. Где моё узорочье?

Княгиня торопилась. Но когда ключница привела к ней Добрыню, она сидела на мягком стульце и задумчиво смотрела в окошко.

- Здрава будь, княгиня! - склонился Добрыня в низком поклоне, шапкой метнул по коврам, разостланным на полу.

- И ты здрав будь, воевода. Садись, в ногах правды нет, - кивнула она на лавку. - Здоров ли княжич Владимир, внук мой?

- Княжич молодой растёт, сил набирается, ратное дело осваивает. Умён он и понятлив… Ему бы только в поле на коне скакать с гриднями! За князем Святославом так и поскакал бы - отчая слава ему спать не даёт…

Владимир доводился Добрыне племянником, и говорил о нём воевода любовно и ласково, стараясь притушить свой могучий бас.

- Не знаю, как там княжич, а тебе не спится - это верно, - шутя погрозила пальцем княгиня. - Покинул бы отрока на меня, старую, и помчался вслед за Святославом, чтоб поратоборствовать с хазарами. Вижу, всё вижу!

- Зачем покидать княжича? - широко улыбнулся Добрыня. - Мы вместе с ним попытали бы ратного счастья. Княжичу - утеха, а я приглядел бы за ним, в трудный час заслонил щитом…

Княгиня нахмурилась:

- Довольно, воевода! Сам знаешь, князь тебе своего сына доверил не затем, чтобы ты с ним из Киева мчался куда глаза глядят. Придёт время - Владимир сам рать поведет на врагов земли Русской. А сейчас сказывай: зачем пришёл? С какой вестью?