Лев Жданов - В сетях интриги. Дилогия

Рука его, уже наклонившая бутылку над рюмками, остановилась.

— Стоп! На крылечко кто-то взошёл… Яша, стучат!

— Слышу… Бягу, ваше скобродье! — отозвался из кухни денщик, мелькнул через комнатку, растворив двери в небольшие сени, чтобы осветить их, и снял крюк с наружной двери, впуская новых желанных и жданных гостей.

Пока появился один капитан Грамматин, личный адъютант принца Антона Брауншвейгского, рослый, красивый офицер, щеголевато одетый, насколько это позволяла военная выправка и форма. Сдав в тесных сенях плащ и треуголку денщику, отряхнув ноги и голову от приставшего снега, Грамматин, позвякивая шпорами, вошёл в комнатку и на пороге громко расцеловался с поджидающим его хозяином.

— Гость дорогой! Добро пожаловать! — отдавая истовый, русский поклон, радостно заговорил Бровцын. — Вот уж и не ждал, што порадуете, такую честь окажете моей скромной лачуге, после ваших покоев дворцовых. Милости прошу. Тут ещё есть из дворцовых же знакомцев ваш… Прошу!

— Вижу, вижу! — отдавая приветливый поклон Яковлеву, отозвался Грамматин. — Ну, дорогой именинник, Яков Матвеич, поздравляю… Дай Бог много лет жить да здравствовать…

— Ну, нет! Это што за поздравление? Нешто так можно! К столу пожалуйте, прошу милости… вот сюда, на почётное место, слышь, оно вот… По единой, на пробу!

И три рюмки заискрились у застольников в руках.

— Не пью я! — поводя плечами, отнекиваться стал Грамматин. — Да уж погода больно мерзопакостная… Бр-р! Изморозь… слякоть… Болото, одно слово! У нас в Москве не в пример лучше. Ваше здоровье!

Проглотив влагу, гость одобрительно покачал головой.

— Ишь ты, ведь запеканка… наша, настоящая! Откуда это вы добыли, а?

— Для дорогого гостя. Слышь, вас поджидал и приготовил! Ха-ха-ха! Шляхтич тут один с Украйны приехал по делу, вот и подарил мне барилочку горилочки!

Довольным хохотом раскатился уже повеселевший от первых рюмок именинник.

— А у вас тут не на шутку баталия готовится! — оглядывая столы и всю комнату, заметил Грамматин. — Серьёзные форпосты повыставлены кругом… И в траншеях резерву припасено не мало! Неужто много столь народу ждёте? А мне сдавалось…

— Много, не мало… да все ребята молодцы. Мимо рта не проносят: выпьют да ещё просят… Хе-хе-хе!.. — раскатился Бровцын довольным смехом. — Я же вам сказывал: кто да кто собирается Якова справлять, дурака валять… Хо-хо-хо… Моя-то Пелагия Семёновна даже на богомолье собралась такой оказии ради…

— Супруга ваша, капитан?

— Зачем супруга? Я холостой, слава Тебе, Христу Нашему! Так, вроде того… Не похуже жены, право, слышь, оно вот… Бабёнка ещё молодая, дебелая. Сдобная-крупитчатая. Хе-хе-хе! И домик этот ей от покойничка её достался. Годков тридцать пять в приказе каком-то сидел — вот и домик высидел. А я у вдовушки покойчик снимаю. Вон там! — он указал дверь налево. — А там, напротив, через сенцы, — хозяйкина половина считается: кухонька, спаленка и все прочее. Особняком оно. Да при ней всё же таки, думается, было бы стеснительно… Утречком она просфорку приносит, поздравляет меня с ангелом — а я и говорю: «Поезжайте, матушка, за моё здоровье помолитесь, да поусерднее…» — «Куда?» — «Да без кудахтанья, куды хотите! В обитель какую ближнюю, подгороднюю. А к утру можете и дома быть!..» Спровадил, слышь, оно вот… У нас живо, по-военному!

— Конешно, так лучше! — протянул Грамматин, косясь незаметно на денщика, который в это время из прихожей прошёл через комнату и скрылся за дверью, ведущей на кухню. — А вот дневальный, денщик ваш, на сего вы надеетесь бессумнительно?

— На Яшку-то?! На тёзку на свово! Больше чем на себя самого, слышь, оно вот. Испытанный, надёжный друг. За ним тот преферанс — што я, выпимши, слабею порой. А в Яшку лей, как на каменку, чист и прав всегда. И ни в едином глазочке. Фрухт, я вам скажу… Ф-фа! Удивительный парень, собака… Мы с им в одной баталии тур…

— А што нового, капитан, слышно у вас? — поспешил перебить словоохотливого хозяина Яковлев, заметя, что Грамматин с трудом скрывает нетерпение, словно хочет сообщить что-то важное. — Как наш принц Антон? Што государыня принцесса? Нынче, чать, видеть их изволили, государь мой?

— Как же. Моё дежурство было. Э-эх, што там и говорить! Хорошего — ни хера. Ирод немецкий так все к рукам прибрал, што…

— Ни вздохнуть, ни охнуть… И пищать невозможно! — криво улыбаясь, закончил за него Яковлев. — Слыхали, слыхали! На што наш Миних — ёрой! — а и тот нос повесил… А про Остермана, про графа Андрея Иваныча, и говорить нечего. Ровно крот у себя в дому зарылся, носу не кажет никуда. От обиды и страху, слышь, и взаправду ныне болен стал. Не для отводу глаз, как раней-то делывал. Вот бы принцу с Остерманом и потолковать бы! — почти шёпотом, наклонясь к Грамматину, проговорил Яковлев и умолк, сверля пытливым взором адъютанта.

— Толковано! — махнув рукой, отозвался тот негромко. — Да хитёр больно, осторожен старый барсук. Ни тпру ни ну! Он впереди других не полезет, нет! Так принцу и отрезал: «Ежели есть у вас верная партия из особ посильнее среди вельмож и в полках, тогда откройтесь мне. И с регентом можете начать без страха разговоры. А нет того — так уж лучше со всеми другими согласуйтесь. Терпите пока…»

— Што ж, он и прав, старый лукавец…

— И я говорю, што прав! — согласился Грамматин. — Так и принцу докладывал при случае: «Вам-де первому о себе зачинать — не рука. Надо ожидать, што государыня принцесса сказать пожелает. Хоть она и врозь с вами, да в сем деле сойдётесь, против Бирона если пойти». А принц меня ещё к Ушакову посылает. Даже не верится мне, чтобы этот старый травленый волк за нас был.

— Посулить ему побольше, он и отца родного продаст, не то што благодетеля Бирона! — уверенно подал голос Яковлев. — Ну, а министры наши как?

— Тоже советуют потише бы нам быть с принцем. И Кайзерлинг, и Шеллиан. Я вот и полагал нынче насчёт партии проведать… Много ль нас из войска набирается? Да вот…

Грамматин запнулся, словно не решаясь договорить, и снова огляделся на все стороны, особенно кидая подозрительные взгляды на три двери, выходящие в этот средний покой, словно подозревал: не подслушивает ли кто-нибудь за ними эту таинственную беседу.

— Много ль? — подхватил вопрос Бровцын, не замечая тревоги гостя. — Все пойдём, вот сам увидишь, брат-камерад! И простолюдье все, и духовный чин… все на Биронов! На иродов, на извергов рода человеческого. Сидит тута и в сей час у меня человечек один. Я его погодя призову, когда понадобится. Из духовных тоже. Слышь, оно вот. Он порасскажет, как ждут не дождутся люди православные, убрали бы мы того антихриста немецкого, слышь, оно вот!..

Сильным жестом докончил Бровцын свою нескладную, но выразительную, горячую речь.