Лев Жданов - В сетях интриги. Дилогия

— Ты только там поживее, жена… — слишком знакомый голос крикнул вслед даме. — И вы, черти, копайтесь поживее. Стоять тут зябко. Слышите, скоты!

Дама, закутанная в меха, при помощи девушки прошла в избу, не обратив внимания на Миниха и Остермана, тоже неузнаваемых в их пимах и оленьих шубах мехом кверху.

— Недобрая встреча! — пробормотал Миних. — Уйти бы, не видать его!..

— Куда? В тот хлев? Не взлезем оба! Да он не пойдёт сюда… Успокойтесь, граф! А мы полюбуемся издали на дружка.

— Гей, послушайте, капрал! — вдруг ещё больше высовываясь, спросил Бирон у начальника конвоя, стоящего за воротами. — Кого это везёте? Могу узнать? Я Бирон!..

— Знаю, ваша светлость! — вытянувшись в струнку, салютовал тот. — Видел вас в Питере. Двоих провожаем с семействами: Остермана да фельдмаршала нашего… Они в избе греются сейчас. Скоро выезжаем.

— Миних… Остер… Не может быть! Они — греются… Ха-ха-ха!.. Озябли, несчастные! Ну, конечно! Вот случай хороший! Пойду, пойду… Надо полюбоваться.

И грузная фигура Бирона появилась в воротах.

— Любуйтесь! — сделав два-три шага навстречу, отчеканил Миних.

— Мой Бог! — попятившись немного от неожиданности, воскликнул Бирон. — Какая нежданная и… приятная для меня встреча.

— Для вас. А для нас — только нежданная! — последовал суровый ответ Миниха. Он подошёл и постучал в окно избы: — Графиня, пора! — И сам двинулся к своему возку, поддерживая Остермана.

— Осторожнее, граф… Попадёте в сугроб. Тут скользко!

— Трогательная дружба! — глумливо кинул вслед Бирон. — Теперь, государи мои, настала перемена погоды. Весы Истории приняли новое движение. Бирон снова кверху — враги его книзу !.. Ха-ха!.. Сожалею… но поправить не могу и… не желаю! Ха-ха!..

— Не сожалейте, господин фон Бирон! — полуобернувшись и останавливаясь на минуту, презрительно кинул ему Остерман. — И на весах Истории, как у иного вора-лавочника, порою случается, что кверху подымается товар полегковеснее, подешевле, сортом пониже…

— Что делать! Готов стать легче пёрышка воробьиного, лишь бы погреться снова наверху удачи, в лучах царственного солнца… Впрочем, солнце светит иногда и в Пелыме. Ха-ха-ха!.. Дом, который я занимал… он опустел, как видите… Просторный… тёплый… Честь и место!..

— Я не могу так распоряжаться чужим добром, как привык бывший герцог курляндский, бывший регент российский, бывший фаворит, целому миру известный… Бывший… рейткнехт фон Бирон… И мы для вас там, в столице, очистили место. Действуйте на просторе! Но честь … Ей с вами не по пути. Честь остаётся при нас! — спокойно и презрительно проговорил Миних.

Сделав яростное движение, словно желая ударами расквитаться за обиду, Бирон сейчас же овладел собою. Улыбаясь нагло, он крикнул им только вслед:

— Счастливого пути! Бывшие баловни счастья!

Два мощных потока столкнулись и закружились в бурливом водовороте, на самом рубеже двух веков, в широком русле государственной русской жизни.

В исходе XVIII и в начале XIX века произошло это столкновение, такое трагическое по своим первоисточникам и крайне важное по его последствиям для жизни России в течение полных почти ста лет!

Живой поток смелой, критической мысли, светлых, широких начинаний, поток, весь пронизанный лучами гуманитарной философии энциклопедистов, хотя бы и отражённой под углом царственной мысли Екатерины II, её государственное направление — столкнулось с бездушным и чёрствым, причудливым правлением Павла I, который, став хозяином обширной, могучей империи, думал и её обратить в тёмную, мрачную и безмолвную кордегардию, покорную воле одного только своего ефрейтора.

Как будто звонкая, жгучая, но возрождающая струя сказочной «живой» воды остановлена была на мгновение встречным течением холодной, немой, лишающей сил и сознания — «мёртвой» воды…

Конечно, задержка эта могла длиться слишком недолго. Жизнь победила, и источник смерти исчез с лица земли из-под лучей солнца, словно всосала его земля и укрылся он там в тёмных, холодных недрах, сам тёмный и холодный, как смерть…

Мёртвая Екатерина осенила живого Павла, который, вопреки её прямой воле, занял престол. Разыгралась трагедия ещё более тяжкая и мрачная, чем та, которую видели стены уединённой Ропшинской мызы.

Внук Екатерины, её неизменный любимец, «дитя души», сердечный друг, носитель, как она думала, всех её заветов и идей, стал государем, согласно её постоянной воле, её завещанию, которое на время было скрыто, даже — уничтожено.

История Александра I показала, насколько права и не права была Великая Бабка в своих ожиданиях и надеждах, возлагаемых на внука.

Но глубокий интерес и для психолога, и для обыкновенного читателя представляет вопрос: как сложился этот загадочный, многогранный образ, этот непонятный и доныне государь… Тот, первой наставницей которого была сама Екатерина Великая, подруга Вольтера, Гримма, Дидро — и усмирительница Французской революции… Затем является Николай Салтыков, тип лукавого царедворца холопских времён Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. За этим следуют: Александр Протасов — «Аракчеев в миниатюре», только не такой упорный и жестокий; либерал-гуманист, английский парламентарий, священник А. Самборский; республиканец-буржуа, вечно осторожный Лагарп и, наконец, кроме отца, безумного и нелепого Павла, — сам «гений зла», как величали его современники, — граф Аракчеев.

Последняя фигура вряд ли, хотя бы по отзвукам, незнакома кому-либо и в современной России. Слишком уж определённый это был «инструмент». Иначе нельзя назвать этого деятеля, в котором слишком мало было человеческого, если не считать его слабости к возлюбленной, дворовой девке Настасье…

Но как инструмент для широкого творения зла и для вовлечения в эту «работу» других Аракчеев был незаменим и потому долго, до самой смерти, тёмной тенью сопровождает своего венценосного «друга» по самым мрачным путям, какими шёл порою добрый от природы, великодушный без притворства, женственно мягкий Александр.

Именно недостаток мужского начала в своём повелителе дополнял угодник-клеврет, и это было одной из главных причин его влияния на Александра, которому так рабски, так безоглядчиво, казалось, служит Аракчеев…

Конечно, долгие годы надо посвятить на изучение различных проявлений Александра как человека и государя — и остальных всех лиц, влиявших на царя, следовавших за ним, — чтобы дать полную картину жизни России в пору, помянутую нами, на грани двух веков!