Владимир Якимов - За рубежом и на Москве

— Молодец наш офицер! — в восхищении воскликнул Баптист. — Хорошо отделал он этих негодяев! Да замолчишь ли ты, толстая собака? — прикрикнул он на подьячего, всё ещё голосившего во всю глотку.

Последний замолчал, открыл глаза и с удивлением стал смотреть кругом.

— Кто это? — спросил Яглин Баптиста, указывая на возвращавшегося шагом молодого человека, разогнавшего толпу.

— Наш офицер, — ответил тот, — племянник губернатора.

Когда офицер подъехал, Яглин мог рассмотреть красивое лицо с дерзко закрученными вверх, по тогдашней моде, усами и с такими же дерзкими глазами. Его спутница ничем не удивила Яглина.

«Гишпанка!» — сразу решил он, в долгое время пребывания посольства в Гишпании присмотревшийся к дочерям юга.

У неё были смуглая кожа, чёрные, вьющиеся, с синеватым отливом волосы, большие живые чёрные глаза, небольшие уши, шаловливо выглядывавшие из-под серой, с красным пером шляпы, и раздувавшиеся от скорой езды и волнения ноздри. Она вместе со своим спутником подъехала к этой кучке.

— Что тут такое было, философ? — спросил офицер любимого советника своего дяди. — Бить, что ли, вас хотела эта сволочь?

— Да почти что так, шевалье, — ответил Гонориус Одоратус. — Почему-то им вздумалось, что вот эти люди, — указал он на московитов, — варварские разбойники, и чуть не разорвали нас. Если бы не вы с мадемуазель Элеонорой, так нам пришлось бы плохо.

— Варварийские разбойники? Эти люди? — воскликнул офицер, указывая хлыстом на обоих русских. — Но кто же они такие? Клянусь святым Денисом, я никогда не видал такой странной одежды!

— Ничего в этом нет удивительного, шевалье, так как скорее можно рассчитывать увидеть здесь Великого Могола, чем московитов, — ответил Гонориус Одоратус.

— Московиты? Так вот они какие!

— А где же у них собачьи головы? — с наивным удивлением спросила всадница.

— Смею сказать, прекрасная госпожа, — улыбнувшись, сказал Яглин, снимая мурмолку и делая поклон всаднице, — что мы — такие же люди, как и прочие, и исповедуем того же Бога и Христа, как и другие христиане в Еуропе.

На лице всадницы изобразилось некоторое разочарование.

— А мне говорили, что у московитов собачьи головы, — недовольно произнесла она, но, ещё раз взглянув на Яглина, решила про себя: «А этот московит всё-таки… довольно красив».

— Зачем же они здесь? — продолжал спрашивать офицер.

— Они — послы великого князя московитов, — ответил Гонориус Одоратус. — Едут из Испании к нашему милостивейшему королю. В настоящее же время им нужно видеть вашего дядюшку, маркиза Сен-Пе.

— Э, если дело только за этим, то я провожу их, — сказал офицер.

— Мы за это всегда останемся благодарными вашей чести, — произнёс Яглин. — Время позднее, и мы желали бы засветло вернуться к нашим посланникам в Ирун.

— В таком случае идёмте, — сказал офицер и легонько тронул хлыстом свою лошадь.

Небольшая группа из обоих русских, офицера с его дамой, Гонориуса Одоратуса и Баптиста, сопровождаемая любопытными взглядами гуляющих горожан, с удивлением смотревших на никогда не виданные костюмы этих людей, двинулась по узеньким улицам города.

Впрочем, Яглина и подьячего это любопытство нисколько не удивляло, так как везде за рубежом на них смотрели как на невиданных, диковинных зверей.

Ещё в начале XVI века далёкая, замкнутая в самой себе Россия впервые задумала войти в сношения с Францией с целью искать её союза, дружбы и защиты. Этот шаг был сделан царём Василием Ивановичем по совету курфюрста Бранденбургского, с которым царь тогда вступил в союз против Речи Посполитой. В своём письме от 16 апреля 1518 года, переданном через бранденбургского курфюрста, царь сообщил французскому королю о том, что заключил с Альбрехтом, курфюрстом Бранденбургским, союз против Польши и что оба союзника надеются на помощь короля Франции в случае нападения на них со стороны Польши. В марте 1519 года царь снова отправил письмо, по просьбе того же Альбрехта Бранденбургского, с тою же просьбою о защите против Польши.

Неизвестно, дал ли какой-либо ответ на это французский король, так как в русских архивах не имеется никаких данных относительно этого. По всей вероятности, французский король даже не удостоил ответом русского царя, о царстве которого едва ли он имел точные сведения.

Тем не менее в этом же столетии бывали случаи, что некоторые французские купцы и искатели приключений проникали в далёкую Московию, сбывая свои товары и скупая тамошнее сырьё или же попросту ища счастья.

Затем, в 1607 году, вышла книга о Российском государстве, о нравах, царящих здесь, принадлежащая перу известного авантюриста капитана Маржере (или Маржерета, как пишут это имя русские источники), служившего в войсках московского царя; в этой книге он описывает Московию как «весьма большое, могущественное, населённое и богатое государство».

Но ещё раньше этих авантюристов французское правительство само завязало сношения с Московией. Так, первым русским послом в Москве со стороны Франции был Франсуа де Карл, бывший там в 1586 году. Появление его в Москве было вызвано тем обстоятельством, что в октябре 1586 года царь Феодор Иоаннович написал французскому королю Генриху IV письмо, где извещал его о своём вступлении на престол и высказывал желание поддерживать дружеские торговые отношения с Францией. Следствием этого явился коммерческий трактат между царём и парижскими торговцами. Далее известно, что Генрих IV в 1595 году написал царю Феодору Иоанновичу три письма, где просил об отпуске в отечество доктора Поля и о разрешении нидерландскому купцу Мишелю Мужерону свободно торговать в России.

Точные сведения о первом со стороны Москвы посольстве во Францию относятся к маю 1615 года. Его отправил царь Михаил Феодорович. Этому посольству, во главе которого находился Иван Гаврилович Кондырев, было поручено известить французского короля об избрании Михаила Феодоровича на московский престол и вручить королю грамоту, в которой царь пространнейше жаловался на поляков и шведов, причинивших купно со Лжедимитрием Отрепьевым сильное всему Российскому государству разорение, с предложением взаимной братской дружбы и любви.

Но французы всё-таки ещё не желали знать какую-то дикую Московию и отнеслись к этому посольству довольно пренебрежительно.

Король Людовик XIII принял русское посольство в декабре 1615 года в Бордо, где находился в это время по случаю военных действий. Но так как он спешил уехать, то наскоро приказал написать ответное письмо царю. И здесь-то вот впервые западные европейцы столкнулись с тем, что русские люди того времени называли «держать имя великого государя честно и грозно».