Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

— Прошу вас, — сказала Екатерина Алексеевна, — покинуть сказочный мир и перейти на почву действительности. К кому питает антипатию её величество и каким способом хотите вы уничтожить эту антипатию?

— Известно, — ответил Уильямс, — что её величество императрица питает особое отвращение к политическим вопросам и ко всякого рода политическим соглашениям, вследствие чего она всего менее склонна принимать дипломатов, которые, как ей это уже заранее известно, станут беседовать с ней о политике. Но когда представитель иностранной державы имеет крайнюю и настоятельную нужду, даже в собственных интересах императрицы, принудить её к принятию какого-нибудь решения, то вполне естественно, что для того, чтобы найти доступ к императрице, он должен прибегнуть к одной из тех метаморфоз, которые так существенно помогали в древние времена.

— Мне кажется, это дело великого канцлера, — возразила Екатерина Алексеевна. — Насколько мне известно, чужестранные послы имеют право ходатайствовать об аудиенции у её величества, а, кроме того, могут беседовать с ней на придворных балах.

— Конечно, ваше высочество, — промолвил Уильямс, — вы совершенно правы, но бывают случаи, когда это право совершенно игнорируется. Если вам, ваше императорское высочество, будет угодно обсудить, то вы поймёте, что представитель иностранной державы может вести деловые переговоры не ранее того, как им будут вручены монарху верительные грамоты. Когда же её величество откладывает со дня на день аудиенцию для принятия этой грамоты, то бедный дипломат осуждён на бездеятельность и дорогое время теряется даром.

— В таком положении, — смеясь, заметила Екатерина Алексеевна, — находится, как говорят, новый посол его величества короля великобританского сэр Чарлз Генбэри Уильямс. Он должен быть здесь...

В эту минуту Уильямс встал и, сделав низкий церемонный поклон, произнёс:

— И будь он здесь, то он, подобно мне, выразил бы вам, ваше высочество, ту же самую просьбу — оказать ему поддержку. Ваше высочество, вы понимаете, что если бы сэр Чарлз Генбэри Уильямс явился к императрице в качестве художника, подобно тому, как я проник к вам, то он был бы тем же образом и отпущен и не был бы в состоянии предпринять какие-либо шаги в качестве английского посла. Ему необходимо предстать перед глазами её величества при полном сборе придворных, в присутствии сэра Гью Диккенса, чтобы уже невозможно было игнорировать его присутствие.

Великая княгиня кивком головы показала, что вполне понимает Уильямса, но тем не менее её лицо сохраняло серьёзное, почти мрачное выражение, и она холодным тоном ответила:

— Я вполне понимаю затруднение сэра Чарлза Генбэри Уильямса; мне понятно также, что этот дипломат, о ловкости которого мне столько рассказывали, может принять любой образ; только не понимаю я: как он, зная так хорошо здешнюю придворную жизнь, пришёл к мысли, что только я могу помочь ему в достижении его цели? И потом, почему он думает, что я склонна быть полезною ему?

Уильямс не выказал при этих словах никакого удивления и тем же обычно спокойным тоном возразил:

— Я уже имел честь выразить свою просьбу, и мне ничего не остаётся прибавить к ней. Если портрет, нарисованный мною, будет удачен и понравится вам, то, может быть, в виде награды, вы найдёте возможным исполнить мою просьбу.

Великая княгиня, улыбнувшись, покачала головой. Но Уильямс с тем же невозмутимым спокойствием продолжал:

— А чтобы портрет вышел удачнее и был как можно ближе к прелестному оригиналу, я должен просить у вас, ваше высочество, позволения оставить политический разговор и заняться более приятной беседой, которая оживила бы черты вашего лица и придала бы им непринуждённую естественность.

— Болтайте о чём угодно, — ответила Екатерина Алексеевна, — всякий разговор заинтересует меня гораздо больше политики, которой я чужда и должна остаться чуждой.

— Так оставим язык дипломатов, — сказал Уильямс. — Каждое лицо становится естественным и прекрасным, когда человек начинает думать и говорить на своём родном языке. Мне кажется, я вполне свободно владею немецким языком и прошу вас, ваше высочество, разрешить мне при помощи звука родных вам слов пробудить в вашей душе воспоминания о родине. Я прошу вас, ваше высочество, — сказал он на чистом немецком языке, — спокойно выслушать меня. Присутствующая здесь дама не понимает этого языка, как мне известно, а то, что я хочу сказать вам, предназначается только вам и для остальных должно остаться тайной.

Чоглокова при первых же звуках немецкой речи сделала движение, как будто хотела остановить Уильямса, но затем постаралась прогнать выражение недоверия со своего лица и сделала вид, как будто понимает по-немецки, в силу чего на её лице появилось несколько комическое выражение. Последнее было немедленно замечено великой княгиней, и это придало всей сцене особую пикантность.

— Ваше высочество, — продолжал тем временем Уильямс, — вы задали мне вопрос, как пришло мне в голову просить вас о содействии; я откровенно отвечу вам, что это посоветовал мне человек, отлично знающий здешнюю придворную жизнь и имеющий верное суждение о всех; это — великий канцлер.

— Я не знала, — смущённо сказала Екатерина Алексеевна, — что великий канцлер имеет такое мнение о моём могуществе и влиянии, и вообще не понимаю, почему он так думает.

— Он знает ваш ум, ваше высочество, — возразил Уильямс, — и уверен, что для этого ума препятствий не существует. При воспоминании об этом разговоре моя рука невольно начертила те арабески, которые я уже имел честь показывать вам, ваше высочество.

Екатерина Алексеевна вспыхнула и прикрыла длинными ресницами внезапно вспыхнувший взор, а затем сказала:

— Но если бы я действительно нашла способ исполнить вашу просьбу, то всё-таки остаётся вопрос, ради чего я стану делать это. Буду откровенна с вами, — продолжала она, — так как, пожалуй, с таким проницательным дипломатом, как вы, всякая скрытность будет излишня. Мне известно, что в Лондоне с большим нетерпением ожидают подписания договора о соглашении с Россией, и не сомневаюсь, что вам это поставлено в главную задачу.

— Ваше высочество, — произнёс Уильямс, — вы выясняете политическое положение с тою присущею вам широтою взгляда, которую канцлер, как он мне говорил, уже не раз имел честь замечать в вас.

— Несмотря на опасность показаться в ваших глазах не столь умной, — возразила Екатерина Алексеевна, — я всё же должна сказать вам, что, по моему глубокому убеждению, Россия сделает большую ошибку, если своего непосредственного соседа, прусского короля, имеющего в своём распоряжении сильную армию, обратит в своего врага, как это непременно будет, если осуществится соглашение с Англией. Мы создадим себе могучего врага на нашей границе, приобретя взамен весьма сомнительную дружбу Австрии. Не сомневаюсь, что вы достигнете вашей цели, как только войдёте в общение с государыней и сумеете повлиять на неё силою своего красноречия. Но вы вполне понимаете, что я нисколько не склонна оказывать вам свою поддержку в деле, которое ничего, кроме невыгоды и опасности, не принесёт России.