Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Шувалов вскочил, едва сдерживая свой порыв.

— Что вы говорите? — спросил он сдавленным голосом. — Это правда?

Злорадная улыбка мелькнула на широких губах Брокдорфа, и он ответил:

— Я говорю только одну правду. Пройдёт немного времени, быть может, всего один день, и этот нахал сорвёт цветок, на который вы изволили обратить своё внимание.

Шувалов встал и отошёл к окну, чтобы скрыть своё волнение.

— А если бы случилось так, как вы говорите, — спросил он дрожащими губами, снова поворачиваясь к Брокдорфу, — что могли бы вы сделать, чтобы предотвратить несчастье, грозящее бедной девушке?

— Ваше высокопревосходительство, неужели вы, властвующий над всем государством, не можете найти способ припрятать любимый цветок в таком месте, где бы только вы один наслаждались его ароматом и где не было бы надоедливых мотыльков? — спросил Брокдорф. — Но это должно совершиться поскорее, сегодня же! Ревентлов каждый вечер провожает девушку домой...

— Но как это сделать? — спросил Шувалов, совершенно забывая свою сдержанность перед Брокдорфом. — У меня сегодня нет ни одной свободной минуты.

— Поэтому я и явился, — сказал Брокдорф, — чтобы предложить вам свои услуги. Вам нужно только задержать Ревентлова после окончания представления.

— Я прикажу арестовать его, — воскликнул вельможа гневно.

— Как будет угодно, ваше высокопревосходительство, — сказал Брокдорф, довольно улыбаясь. — Тем временем я, как друг, вернее, как знакомый её возлюбленного, провожу Анну Евреинову до саней. Вы дадите в моё распоряжение несколько надёжных слуг, и, пока праздник у императрицы будет идти своим чередом, Анна будет отвезена в такое место, где её не найдёт Ревентлов и где вы на досуге будете иметь возможность убедить её, что первый кавалер государства предпочтительнее чужестранного проходимца.

— Но куда увезти её, куда? — спросил Шувалов. — Я живу во дворце, мои поместья на виду у всех.

— Я счастлив, — произнёс Брокдорф, — что и в этом отношении могу, как мне кажется, дать вам добрый совет. У вашего двоюродного брата, графа Петра, имеется дом на Фонтанной.

— Я знаю, — сказал Шувалов, — обе сестры Рейфенштейн живут там.

— Там Анна будет в безопасности, — сказал Брокдорф, — там никто не станет искать её, и если вы, ваше высокопревосходительство, дадите мне полномочия...

— Брат Пётр рассердится, — тихо пробормотал про себя Шувалов, — он найдёт, что это .глупая и опасная игра... Однако всё равно, — продолжил он громче, — так должно быть. Прежде всего нужно устроить её в надёжном месте, а там видно будет, как действовать дальше. Если я доверюсь вам, — сказал он, смотря на Брокдорфа пронизывающим взором, — если я приму ваши услуги и дам вам полномочия действовать моим именем, то помните, что я привык вознаграждать по-княжески, но в моей власти карать измену и предательство.

— Я в вашей власти, — ответил Брокдорф, — но я также и в вашей милостивой признательности. Если только Ревентлов будет задержан в зале.

— Ну, хорошо, — сказал Шувалов, — мои сани будут в вашем распоряжении, однако не забывайте следующего: если дело, по вашей неловкости, не удастся или если вы предадите меня, то без всякого колебания и снисхождения вы будете сосланы в Сибирь. У меня есть несколько слуг, которых я употребляю для тайных поручений. Они будут сопровождать ваши сани сегодня вечером и будут следить за вами. Возьмите пока вот это! — Шувалов вынул из шкатулки кошелёк, наполненный золотом, и подал его Брокдорфу, который с удовольствием опустил в карман тяжёлый металл. После этого вельможа произнёс: — А теперь знайте: это — лишь одна капля того золотого дождя, который прольётся на вас, если вы окажетесь достойным моего доверия. Идите и начинайте действовать! Выйдите через боковую дверь, нет необходимости, чтобы вас ещё раз увидели в передних комнатах.

Он повёл Брокдорфа в боковой кабинет, а оттуда, через потайной ход, указал ему выход в коридор, ведший в другой флигель дворца.

Наконец зрительный зал и ряд прилегающих к нему комнат были приготовлены для представления «Хорева». Ярко горели свечи. Знатные чины двора, получившие особое приглашение на театральное представление, разместились в зрительном зале на бархатных сиденьях, расставленных рядами. Посредине зала был широкий проход, ведший к предназначенным для высочайших особ местам, непосредственно перед несколько возвышавшейся сценой. В прилегающих залах толпилось остальное придворное общество в маскарадных костюмах, стараясь по возможности ближе подойти к дверям зрительного зала и взглянуть на представление, о котором только и было разговора в последнее время.

Редко двор являлся в таком блеске, как этот день. Все участники представления собрались за кулисами. Сумароков, дрожа от волнения, ждал поднятия занавеса и суда над своим произведением. Волков, в костюме своей роли, суетился, перебегая от одной группы актёров к другой, напоминая каждому важнейшие моменты его игры и декламации. Ревентлов, проводив Анну Евреинову на сцену, стал у боковой двери зрительного зала и ждал появления великокняжеского двора; последний не замедлил скоро явиться.

Великий князь шёл в форме своего кирасирского полка; он улыбался и казался весёлым, но, кто ближе знал его, мог заметить, что его губы от волнения нервно подёргивались, а в глазах пробегали злые огоньки. Великая княгиня была в платье из белого шёлка и кружев, выделяясь благородной простотой среди этой пёстрой, блестящей толпы. Она казалась красивее, чем обыкновенно. Затем следовал придворный штат: Лев Нарышкин — весело смеясь, Салтыков — печальный и мечтательный, Ядвига Бирон — с скромно опущенным взором рядом с графиней Елизаветой Воронцовой, демонически сверкающий взгляд которой притягивал к её своеобразному некрасивому смугловатому лицу.

Брокдорф вошёл в зал последним в великокняжеской свите. Он намеренно держался на некотором расстоянии, и по его бегающему взгляду видно было, что он следит за произведённым им впечатлением. Действительно, эфес его шпаги был украшен бриллиантами чистейшей воды, такие же бриллианты сверкали на пряжках его башмаков. Очевидно, он не терял времени, заменив, при помощи щедрого дара Шувалова, прекрасными бриллиантами прежние топазы и аметисты, которые, в свою очередь, пришли на место богемского хрусталя. Высоко поднятая голова и вызывающий вид, с которым Брокдорф опирался на бриллиантовый эфес шпаги, к сожалению, не были замечены, но всё же его лицо выражало полное удовлетворение. У входа к нему присоединился Ревентлов, и они вместе примкнули к придворным, окружавшим великокняжескую чету.