Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Елизавета Петровна сделала шаг по направлению к обер-камергеру, который стоял в некотором отдалении, и сказала почти со смущением в голосе:

— Если государыня поступает несправедливо, Иван Иванович, то она же может и поправить всё.

— Есть оскорбления, ваше величество, которые никогда не забываются и не прощаются, — ответил Шувалов.

При этих словах княгиня вздрогнула и, подойдя к императрице, сказала:

— Позвольте мне, ваше величество, прежде всего напомнить вам о моих влюблённых, которые ещё нуждаются в вашей защите. Мне кажется, раз вы нашли в этом доме дочь Евреинова в обществе Ревентлова, то теперь уже не может быть и речи о её поступлении в монастырь, да и отец обрадуется, увидев снова дочь живой и здоровой. А ваше вмешательство в пользу этого брака вызовет всеобщий восторг в народе.

— Вы правы, — ответила императрица, — позовите сюда обоих и пусть найдут также Евреинова; я хочу сейчас же покончить с этим вопросом. Но где же мой адъютант Бекетов? — спросила она, оглядываясь вокруг.

Княгиня вышла, чтобы привести к императрице Ревентлова и Анну, а также чтобы отправить гонца за Евреиновым.

— Где Бекетов? — снова спросила императрица с нетерпением.

Иван Шувалов, по-видимому, не слыхал её вопроса, так как, не сводя глаз, смотрел на дверь, в которой должны были сейчас показаться Ревентлов и Анна.

К императрице подошёл Александр Шувалов и сказал с оттенком насмешки в голосе:

— Мне кажется, что господин Бекетов занят беседою, которая, по-видимому, столь сильно интересует его, что он совершенно забыл о своих обязанностях. Моя обязанность, как начальника Тайной канцелярии, состоит в том, чтобы знать все секреты придворных, и потому, если вам, ваше величество, угодно, я могу разоблачить сердечную тайну адъютанта Бекетова, которую он, по-видимому, считает вправе скрывать от вас.

— Сердечная тайна? — переспросила императрица. — Что это значит? Я не понимаю ваших слов и, откровенно говоря, нисколько не склонна отгадывать загадки.

— Разрешение загадки само предстанет перед вашими очами, если только вы, ваше величество, пожелаете последовать за мной, — проговорил Александр Шувалов.

— Пойдёмте скорее, — проговорила императрица, — но запомните, Александр Иванович, что я не расположена сегодня к шуткам.

Шувалов повёл Елизавету Петровну через вестибюль к комнате Клары, быстро и бесшумно открыл своим ключом дверь в комнату и, отодвинувшись в сторону, дал императрице возможность заглянуть внутрь. Как раз под лампой сидели на узком канапе Бекетов и Клара. Он обнимал её за шейку, а она, прижавшись к нему, слушала его нашёптывания, играя золотым шнурком аксельбантов.

Как ни мила была эта картина, на императрицу она произвела потрясающее впечатление; глаза у неё расширились, смертельная бледность покрыла лицо; один момент — и она готова была броситься на влюблённую парочку, которая ещё продолжала мило щебетать, не замечая, что дверь открылась.

Вдруг Клара, случайно взглянув на дверь, увидела стоявшую императрицу, она вскрикнула и, освободившись из объятий Бекетова, потупилась в смущении, не испытывая, однако, испуга, так как не считала, что её любовные похождения могут вызвать гнев императрицы, а сердясь только на себя, что теперь открыта её тайна и ей не придётся устроить себе маленькое развлечение, которое могло нарушить однообразие её жизни.

Бекетов, пробуждённый от грёз восклицанием Клары и увидевший императрицу, в ужасе вскочил и, стоя навытяжку, глядел с замиранием сердца на Елизавету Петровну, которая в этот момент напоминала богиню мести.

— Ваше величество, вы видите теперь, — сказал Александр Шувалов, — что всезнание вашей полиции простирается даже до сердечных тайн вашего юного адъютанта, которые иногда заставляют его забывать о своих прямых обязанностях.

На искажённом гневом лице государыни появилась холодная и жёсткая улыбка, и она, задыхаясь, проговорила:

— Полковник Бекетов, вы не исполняете подобающим образом своих обязанностей адъютанта. Мне приходится ходить и искать вас, и застать вас в таком обществе, — и императрица бросила презрительный взгляд на Клару.

— Адъютант? — воскликнула Клара.

Смертельно побледнев, она взглянула на императрицу и опустилась перед нею на колени.

Бекетов по-прежнему стоял неподвижно перед императрицей, и только в его глазах читалась немая просьба о прощении.

— Такое неслыханное пренебрежение своими обязанностями является дурным примером, — продолжала императрица, — а бесстыдное поведение в доме, который я осчастливила своим посещением, равняется почти оскорблением особы государыни.

— Ваше величество, — проговорил Бекетов, — умоляю вас, выслушайте меня!

— Военный суд, а не я выслушает вас, — ответила императрица, повёртываясь к нему спиной, после чего, знаком подозвав офицера кирасир, приказала: — Отберите у полковника шпагу! Он под арестом, и за него вы отвечаете мне головой. Ту тоже арестуйте, — кивнула она на Клару.

Офицер молча подошёл к Бекетову. Тот почти машинально отдал свою шпагу, императрица же, не проронив больше ни слова, повернулась и пошла обратно в гостиную.

Даже видавшие виды часовые онемели от страха. И действительно, государыня в ту минуту могла внушить трепет каждому, кто встретился бы с нею; бледная, с искажённым гневом лицом, она улыбалась такой высокомерной и презрительной улыбкой, от которой мороз пробегал по коже. Старик Полозков и тот весь съёжился, увидев её. Когда она проходила мимо него, он ухватился за подол её платья и, повалившись в ноги, дрожащим голосом простонал:

— Сжалься, матушка, сжалься и пощади!

Императрица остановилась и, посмотрев с недовольным видом на старого солдата, сурово спросила:

— Что тебе нужно? Разве я мало выказала жалости и сострадания к тебе? О чём ты ещё хочешь просить?

— Мне самому ничего не нужно, — воскликнул солдат, — не за себя прошу я. Сегодняшний день воскресил в моей памяти давние дни, и, мне показалось, я опять вижу то, что когда-то заставило всю кровь мою остановиться в жилах. Ваши глаза сверкают теперь так же, как когда-то сверкал взор великого царя; так же грозно сжимал он губы, когда держал перед супругой мёртвую голову Монса. Как ужасно было видеть эту окровавленную голову, которая ещё несколько мгновений назад была живой и прекрасной. Как жестоко прекратить биение молодого сердца! Пощади, великая государыня, пощади! Пощади ради твоей августейшей матери, которая тогда не могла просить о пощаде.

Елизавета Петровна в смущении посмотрела на старого солдата, и черты её лица как бы обмякли. В раздумье она остановилась и прошептала: