Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

В то время как Иван Шувалов всё ещё продолжал читать с лёгкими восклицаниями неудовольствия, дверь, ведущая в китайскую комнату, отворилась, и вошедший лакей доложил о прибытии французского посла, маркиза де Лопиталя.

— A-а, он как раз кстати! — воскликнул Шувалов и живо обернулся к уже входившему в комнату представителю Франции.

Это был человек лет пятидесяти пяти, но его тонкое лицо со свежим румянцем и живыми глазами под тщательно завитыми и напудренными волосами затрудняло определение его возраста.

— Как хорошо, что вы пришли, маркиз! — по-французски живо воскликнул Шувалов. — Я только что получил известие, которое, конечно, не может служить к вящему расположению государыни императрицы к вам.

— О, что вы говорите, ваше высокопревосходительство? — с выражением наигранного ужаса воскликнул маркиз де Лопиталь. — Это весьма огорчает меня... Ведь вы знаете, сколь высоко ценит мой всемилостивейший король и повелитель дружбу её величества государыни императрицы, а тем более вам известно то усерднейшее желание, с которым я лично стремлюсь поддерживать эту дружбу... Но я не понимаю, что могло случиться, — продолжал он, не спуская взора с обер-камергера.

— У вас, господин маркиз, есть очень дурной, весьма неудобный и очень нескромный союзник, — ответил обер-камергер, — я подразумеваю короля Фридриха Прусского, который и в отношении достойнейших особ не умеет попридержать свой острый язычок.

— Мне казалось бы несправедливым делать Францию ответственной за язык прусского короля, — попытался возразить маркиз.

— Вас это удивляет? Ведь прусский король — враг Англии и ваш друг, и если он считает себя вправе в столь резкой и оскорбительной форме говорить о её величестве государыне императрице и даже писать о ней, то весьма естественным результатом того будет, что её величество будет смотреть на него, как на своего злейшего врага, и почувствует значительно больше симпатии к Англии, чем к Франции, которая в дружбе с её врагом. Прочтите сами, вот письмо из Берлина, содержащее в себе оду короля «Les troubles du Nord» [1] Смуты Севера (фр.). , самым резким и язвительным образом направленную против её величества. Кроме того, к этому письму приложены вот эти газеты, четыре номера «Берлинских государственных и научных ведомостей», в которых сотрудничает сам король. В них напечатаны так называемые «Письма из Москвы», которые полны самых грубых нападок на государыню императрицу и на её правительство. Вы сами понимаете, как разгневается её величество, прочитав эти «Письма»...

— Ну, что же поделаешь против этого? — прервал его маркиз. — Но разве необходимо доводить это до сведения её величества?

— Если я не сообщу ей об этом, чтобы избавить её благородное сердце от треволнений, то всё равно она узнает из других источников, — возразил обер-камергер. — Тут ничего не поделаешь. Но я настоятельно прошу вас посоветовать своему другу-королю в Берлине умерить свой сатирический пыл; уверяю вас, подобные выпады весьма и весьма затрудняют мне возможность и далее выказывать ту искреннюю дружбу к Франции, которая вам хорошо известна.

— Я сделаю всё, что в моих силах, — ответил маркиз, — но ведь вы знаете, как трудно влиять на короля Фридриха! Ведь он не щадит в своих эпиграммах даже и версальского двора.

Иван Шувалов кивнул, как бы в знак того, что на этот раз считает разговор об этом предмете оконченным. Он взял доклад, просмотренный и маркизом Лопиталем, и, бросив его секретарю, сказал своим обычным весёлым и беспечным тоном:

— Кстати, маркиз, известно ли вам, что Мольер переведён на русский язык и что в России есть захолустный город, в котором разыгрывают на сцене бессмертные комедии вашего великого соотечественника? Вот здесь перед вами человек, который задался целью создать театр в России и которому я хочу помочь воздвигнуть достойный храм Талии и Мельпомены.

С этими словами обер-камергер обернулся к Волкову, чтобы представить его французскому послу, и испуганно отпрянул, увидев перед собою бледную фигуру старика, при виде которой маркиз де Лопиталь не мог подавить в себе выражения крайнего изумления и мимолётной иронической усмешки.

— Где же Волков? — воскликнул Иван Шувалов. — И кто этот старик, как он попал сюда?

— Никто не выходил отсюда и не входил сюда, — ответил секретарь, также с величайшим удивлением смотревший на эту совершенно незнакомую фигуру человека.

Артист дрожащим, неуверенным шагом приблизился к Шувалову, низко склонился перед ним и глухим, задыхающимся голосом проговорил:

— Вы звали Фёдора Григорьевича Волкова, ваше высокопревосходительство, он перед вами. Что соизволите приказать?

— Волков? — воскликнул Иван Шувалов. — Вы — Волков?.. Да не может быть... А всё же, — продолжал он, внимательно осматривая стоявшего перед ним артиста, — то же самое платье... Однако откуда это лицо... эта фигура?

— Вы желали испытать моё искусство, — ответил Волков всё тем же старческим голосом, — я исполнил ваше желание. Я не нуждаюсь для такого испытания ни в подмостках, ни в костюме, и очень рад, если вы остались довольны мною.

Говоря таким образом, он совершенно незаметно и без внезапного перехода снова выпрямился. Его фигура снова приобрела прежний вид, морщины разгладились, глаза загорелись смелым огоньком, и, покончив с своим преображением, он вновь стоял перед вельможей с той же самой самодовольной улыбкой, как и прежде.

— Браво! Браво! — воскликнул Иван Шувалов, аплодируя. — Я не мог и желать лучшего испытания.

Маркиз де Лопиталь также присоединился к выражению одобрения обер-камергера.

— Восхитительно! Сам Мольер не мог бы лучше исполнить это, — сказал он.

— Я ваш друг и покровитель, Фёдор Григорьевич, — продолжал затем Шувалов, — я вижу, что в рассказе о вас мне нисколько не преувеличили. Надеюсь, что когда вы так же блестяще, как и передо мною, испробуете своё искусство перед императрицей, то она примет в вас участие, и тогда перед вами откроется широкий путь для вашей деятельности.

Волков молча поклонился, а маркиз сказал:

— Рассчитывайте и на мою благодарность, когда вы, с помощью его высокопревосходительства, вызвавшего к жизни столь много хорошего, насадите в России и французскую комедию.

— Надеюсь, что его высокопревосходительство поможет мне основать русский театр, который примет от Франции формы, но будет проникнут своим собственным национальным духом, — ответил Волков.

Маркиз дружелюбно кивнул головой; по-видимому, в этом ответе он желал увидеть лишь комплимент, а не выражение национальной гордости. Затем он, пожимая руку Шувалова, сказал:

— Я покидаю вас и отправляюсь на церемониальный выход, который уже вскоре начнётся. Прошу вас не забыть испросить для меня аудиенцию у её величества государыни императрицы, чтобы я мог иметь честь передать дружеские заверения моего короля, так как я только что получил депешу из Парижа, в которой мой повелитель поручает мне сделать это.