Грегор Самаров - На пороге трона

Один граф Понятовский составлял исключение; великий князь всё ещё считал его добрым приятелем и весёлым собеседником так же, как и в Ораниенбауме, где он проживал в качестве частного лица; Понятовский и теперь принадлежал к маленькому интимному кружку великокняжеского двора. Но сам граф, казалось, старался держаться в этом кружке осторожнее, чем делал это раньше; он был всё тем же весёлым светским человеком, оживлявшим общество, но старался избегать всякой близости с великой княгиней; так, например, раньше он очень часто разыгрывал с Екатериной Алексеевной новые ноты и пел в её салоне под её аккомпанемент, причём никто из придворных не присутствовал при этих вокальных упражнениях; теперь же он появлялся в её покоях не иначе, как торжественно испросив предварительно у неё аудиенцию, и ограничивал своё посещение кратким разговором в присутствии дежурной фрейлины, так что самые внимательные и недоброжелательные взоры не могли найти повод к подозрению о каких-нибудь особых отношениях между ними.

В то время как в Петербурге, казалось, восходило в Зимнем дворце светило нового царствования, в Царском Селе царила почти могильная тишина. Мёртвое молчание окружало дворец, гулко раздавались мерные шаги часовых в широких коридорах, ни один звук не достигал внутренних покоев государыни; весь дворец, в садах которого осенний ветер кружил по дорожкам жёлтые листы, казался бы необитаемым, если бы над его башнями и золочёными крышами не развевался императорский штандарт в знак пребывания в нём императрицы. Обер-камергер граф Иван Иванович Шувалов и фельдмаршал граф Алексей Григорьевич Разумовский никогда не выходили из закрытой части дворца, и только первый появлялся иногда в приёмном зале, чтобы с обычным весёлым и беззаботным выражением лица сообщить о здоровье государыни посетителям, с каждым днём становившимся всё немногочисленнее. Только граф Кирилл Григорьевич Разумовский, фельдцейхмейстер граф Пётр Иванович Шувалов и его брат, граф Александр Иванович Шувалов, начальник тайной канцелярии, приезжавший в Царское Село иногда даже по два раза в день, имели доступ во внутренние покои; точно так же регулярно являлся граф Бестужев, чтобы передать графу Ивану Ивановичу Шувалову, как это было заведено императрицей, сообщения посланников для доклада государыне, но и его обер-камергер принимал в одной из приёмных зал. Их разговор ограничивался обыкновенно несколькими минутами, и граф Иван Иванович Шувалов каждый раз с самым обязательным выражением передавал Бестужеву, что он докладывал императрице о самых важных и необходимых делах, что государыня очень интересовалась ими, вполне довольна их положением и не имеет передать никаких особых приказаний канцлеру. После этого граф Бестужев, высказав свои горячие пожелания скорого выздоровления императрице, уезжал обратно. И по другим отраслям управления из кабинета императрицы не исходило никаких приказаний; казалось, что государственный механизм обладал свойством, будучи приведён в действие, не останавливаться совсем.

В кабинете больной императрицы царствовали полумрак и ещё более глубокая тишина, чем во всем дворце. Доктор Бургав велел приготовить себе комнату рядом с комнатой императрицы и почти весь день и большую часть ночи проводил у постели больной, ограничивая свой сон самым необходимым, наблюдая за каждым дыханием, за каждым биением пульса государыни, между тем как одна из камеристок находилась постоянно наготове, чтобы выполнить все предписания врача. Императрица лежала в постели если и не вытянувшись, как в первый день болезни, то всё-таки почти без движения и, по-видимому, даже без сознания; её дыхание было тяжело и прерывисто; время от времени у неё вырывались бессвязные слова, которые должны были соответствовать её беспокойным мыслям, но оставались непонятными для окружающих; её руки судорожно двигались. Доктор Бургав старательно вливал ей в рот свои медикаменты и необходимую жидкую пищу, чтобы поддержать её силы, но до сих пор, несмотря на все усилия и старания, ему не удалось вызвать какую-нибудь перемену в состоянии больной, и он начал уже терять всякую надежду, так как предполагал, что организм не может выдержать такое длительное состояние наружной летаргии, в то время как сама императрица горела в непрерывном жару. Время от времени в комнате государыни появлялся граф Алексей Григорьевич Разумовский и вопросительно смотрел на доктора; тот серьёзно и печально качал головой; иной раз Разумовский подходил к постели, склонялся над ней и любовно называл императрицу по имени; но и это ничего не вызывало в Елизавете Петровне, кроме лёгкого содрогания, и она продолжала оставаться в прежней неподвижности.

В один из таких печальных, тихих и однообразных вечеров, когда доктор Бургав сидел, по обыкновению, у постели государыни, держа её руку в своей и не отрывая от её лица взора, в кабинете бокового флигеля собрались фельдмаршал Алексей Разумовский, его брат Кирилл, граф Иван Иванович Шувалов и его оба двоюродных брата — Пётр, и Александр. Лица всех были серьёзны и озабоченны.

— Друзья мои, — начал граф Алексей Григорьевич Разумовский, — каждую минуту может пробить наш час; доктор полагает, что приближается кризис, и не скрыл от меня своего опасения, что при истощённых силах императрицы исход этого кризиса может быть очень плачевным. Я думаю, что, если смерть призовёт к себе нашу повелительницу, осыпавшую нас своими милостями, мы могли бы скрыть это обстоятельство в течение нескольких дней; но долго это не могло бы удаться нам, потому что с её кончиной трудно было бы заставить всех камеристок хранить тайну и даже самого доктора, а употребить против них силу немыслимо. Таким образом мы должны быть каждую минуту готовы действовать, если не хотим отдаться со всем нашим положением, влиянием, состоянием и даже свободой в руки великого князя, ненавидящего нас и являющегося игрушкой в руках окружающих его, которые ненавидят нас ещё больше. Если вы хотите этого, то нам не остаётся больше ничего, как спокойно дожидаться смерти государыни и затем пасть к ногам нового императора.

— Никогда! — воскликнул граф Кирилл Разумовский.

— Никогда! — отозвались трое остальных.

— Тогда, — продолжал граф Алексей Разумовский, — мы должны действовать быстро и решительно, так как из верных источников мне известно от преданных мне офицеров, что Апраксин спешно вызван сюда со всей армией; а раз его победоносные войска будут к услугам наших врагов, наше положение станет нелёгким и даже опасным, так как народ несомненно примкнёт к войскам.

— Невозможно! — воскликнул фельдцейхмейстер Шувалов. — Апраксин возвращается сюда, без повеления? Он в виду неприятеля бросает своё место? Это же — измена!