Грегор Самаров - На пороге трона

Он даже почувствовал некоторое унижение при мысли о том, что появится в главной квартире любящего блеск и пышность фельдмаршала простым и совсем ничем не выдающимся курьером. Ведь юность очень восприимчива к внешним впечатлениям и слишком часто склонна пожертвовать внешнему, кажущемуся блеску положительной сущностью. Пассеку казалось, что он не с достаточной уверенностью будет в состоянии предстать перед фельдмаршалом и не с полным жаром будет в силах сообщить армии ту жажду боя и победы, которая наполняла его, если он явится в главной квартире без свиты, в некотором смысле безличным существом. Кроме того, немало усиливала сожаление о признанной им необходимости ещё мысль о Марии. Молодое, пылкое сердце всё связывает с любимым предметом и представляет себе, что, несмотря на дальнее расстояние, его всё же видят очи возлюбленной.

Пока Пассек в нерешительности стоял, со вздохом глядя на коня в богатой упряжи, которого ему подвёл слуга, на деревенской улице показалась быстро мчащаяся, лёгкая, но поместительная и удобная повозка, запряжённая тройкой лошадей, которые все были покрыты потом и, тяжело дыша от быстрой езды, остановились перед корчмой. Ямщик соскочил с облучка, а из возка, покрытого из-за лета холстом вместо кожи, раздался короткий, но властный приказ, обращённый к подбежавшему хозяину корчмы:

— Живо, лучших лошадей для службы её императорскому величеству!.. Эту тройку отправить обратно в ближайшую деревню!.. Ну, живо, живо! Нельзя терять ни минуты!..

— Чёрт возьми! — произнёс Пассек, пытаясь заглянуть внутрь полузакрытого возка. — Этот голос мне знаком, и если я не ошибаюсь, так это — поручик Измайловского полка Сибильский.

Он быстро подошёл к возку и, приподняв занавеску, взглянул внутрь его. На широкой подушке со спинкой лежал молодой, бледный и одетый почти с женской элегантностью человек с красивым и благородным, но несколько утомлённым жизнью лицом; на нём была обыкновенная форма измайловцев, причём он был укутан шёлковыми одеялами.

— Я не ошибся, — промолвил Пассек. — Послушайте, Сибильский, как вы попали сюда? Что выгнало вас в далёкий путь в такую рань из вашей мягкой постели, До которой вы — величайший охотник?

— Пришлось проделать всё это не по своей воле, — ответил Сибильский, приподнявшись и с удовольствием протянув руку Пассеку. — Чёрт бы побрал эту проклятую службу курьера, заставляющую трястись по нашим подлым дорогам! Но что поделаешь? Приказанию нельзя не повиноваться...

— Вы — курьер? — спросил Пассек. — Куда же вы едете?

— В Мемель, к фельдмаршалу, — зевая и потягиваясь, ответил Сибильский. — Я еду с депешами старика Бестужева, который выбрал меня для этого проклятого путешествия, чтобы доставить радость моему отцу, находящемуся под начальством фельдмаршала; право, он предполагает во мне немалую долю сыновней любви и, очевидно, на этом основании погнал меня из Петербурга в главную квартиру армии, где солнце нещадно палит голову и где не достанешь ничего порядочного ни для еды, ни для питья!.. Но я надеюсь, что мой отец, обняв своего верного сына, позаботится о том, чтобы меня поскорей отправили обратно, так как у меня, право, нет никакой охоты биться с пруссаками и пачкаться в пороховом дыму. — Он со вздохом взглянул на свои белые, нежные руки, окружённые кружевными манжетами, и продолжал: — А что вы здесь делаете, Пассек? Я думал, что вы занимаетесь в Ораниенбауме распеванием оперных арий и ухаживанием за дамами двора великой княгини.

Пассек во время разговора измайловца серьёзно и задумчиво смотрел в землю, затем испытующе и недоверчиво взглянул на молодого офицера, который, зевая, несколько раз потянулся на своей подушке, но не мог на этом утомлённом лице прочесть ничего, кроме скуки и неудовольствия.

— Я тоже направляюсь в главную квартиру фельдмаршала, — сказал он. — Я испросил разрешение участвовать в походе, чтобы немного изучить настоящую войну — на наших учебных плацах её не изучишь, а ведь чтобы стать генералом, нужно уметь обращаться с пушками, заряженными боевыми снарядами.

— Ну, вкусы различны, — возразил Сибильский, откидывая свои кружевные манжеты. — У меня нет никакой склонности к такому грубому делу, как война, и если я и стану когда-либо генералом, на что я, впрочем, сильно надеюсь, то думаю, что буду в состоянии разбивать своих врагов, не пачкая и кончиков своих пальцев, как это прекрасно умеет делать герцог Ришелье.

Пассек окинул молодого человека, с сибаритской изнеженностью раскинувшегося на подушке, таким взглядом, который выражал очень мало уверенности в его будущих геройских подвигах.

— Чёрт возьми! — крикнул Сибильский, высунув голову из возка. — У вас такая свита, словно вы сами — фельдмаршал; поздравляю вас с этими дивными лошадьми и слугами! У них великолепный вид!..

Услышав это, Пассек, у которого, по-видимому, мелькнула какая-то мысль, сказал:

— По-моему, на войне необходимо иметь как хороших коней, так и хороших людей; но всё-таки эти лошади задерживают моё путешествие, а я страстно стремлюсь как можно скорее добраться до главной квартиры армии... Ведь если фельдмаршал успеет теперь продвинуться вперёд и даст сражение, а я приеду в армию лишь после этого и мне придётся только слушать рассказы о всём происшедшем, то...

— Не беспокойтесь! — со смехом прервал его Сибильский. — Фельдмаршал не очень-то легко решится взобраться на коня; ведь он представляет собою чрезвычайно плохую фигуру, находясь в седле...

— Ну, как бы то ни было, — произнёс Пассек, — во встрече с вами я вижу счастливое предопределение. Дайте мне местечко в своём возке; с вами вместе я скорее доберусь до цели моего путешествия, а мои люди могут следовать за мною, не утомляя лошадей.

— Это прекрасная мысль! — воскликнул Сибильский. — Путешествие вдвоём будет не так скучно, как в одиночестве. Эй, дружище, послушайте! — продолжал он, наклонившись внутрь возка. — Проснитесь! Вы должны уступить своё место!.. Отправляйтесь-ка на козлы к ямщику; по летнему времени вам и там будет не худо.

— Кто у вас там? — спросил Пассек, с любопытством заглядывая внутрь возка, где вдруг зашевелился комок из одеял, из которых медленно показалась маленькая, худенькая, одетая во всё чёрное фигурка, по-видимому только что проснувшаяся.

— Это — слуга фельдмаршала, везущий ему целый запас летнего платья, духов, всяких эссенций и кремов. Бестужев попросил меня взять этого субъекта с собою, а так как он очень ловкий человек и умеет великолепно готовить чай, то я уделил ему место в своём возке и оставил своего слугу под тем условием, что вот этот сударь будет сопровождать меня на обратном пути в Петербург.

Маленькая, слабенькая, чёрная фигурка совсем поднялась, и испытующий взор Пассека помог ему различить в ней человека лет сорока, с сухим, морщинистым, лишённым почти всякого выражения лицом, на котором, однако, искрились внимательные и хитро высматривающие глаза.