Константин Шильдкрет - Царский суд

По дороге к Новагороду, — в прежние поездки давно уже разведав, где найти зверей, — забрал Осётр обильный улов косматых плясунов. Удалось прихватить десятка три и разгульных скоморохов. Набольшим над этой ватагой он поставил старика, бывшего своего хозяина, не выпускаемого из виду и довольного только наполовину своим положением. Забирать всё, что хотелось, умный Осётр не давал старому загуле — и, не думая, не гадая, в лице его нажил тайного ворога, которому завистники-набольшие поручили в свою очередь разузнавать про действия Субботы. Передавать им всё исправно, незаметно и потому без всякой опаски для себя взялся ватажник тем охотнее, что считал себя обиженным даже и царской милостью. В глазах завистника только перехватил будто он принадлежащее ватажнику право сорвать высочайшую улыбку приводом медведей — для него делом обычным. Умственного превосходства в своём начальнике-сопернике ватажник ни за что допустить не хотел. Так что когда вступала в грязные, немощёные новгородские слободы медвежья ватага, с обозом потешных принадлежностей и тремя десятками скоморохов, непосредственный распорядитель ими уже питал к своему набольшему Осётру полнейшую ненависть. Выискивал он всякий случай, какой бы только представился да годился, чтобы погубить его. Суббота же — теперь более мрачный и несообщительнее, чем когда-нибудь, — с приближением так долго ожидаемого часа мести ворогам находился в тревожном состоянии. Боялся он, как бы не сделать ложного шага и не дать жертвам возможности избегнуть уготованной участи.

Въезжая в людный город, Суббота, давно не говоривший со своим ближайшим помощником, вдруг попросил его разведать тщательнее: где воевода теперь и где найти дьяка в приказе? Чтобы, прибавил многозначительно, весь отдавшийся страсти отмстить, можно было без шума дать знать себя дружкам сердечным!

— Ладно... Узнаем-ста! — с особым, дурно скрываемым оттенком злобы ответил ватажник.

Вмиг решил он сделать именно противное: если нужно — обмануть, но не допустить скрыть то, что хотелось бы мстителю покончить, как он говорил, «без шума». Так и принялся работать изворотливый старичишка, почуяв возможность втянуть в петлю неосторожного.

У знать, где воевода, былр так легко знавшему приказные порядки ватажнику. Знал он, что Субботе нужен воевода не для выполнения царского наказа, а чтобы проделать с ним какую-нибудь пакость. И как бы чувствительна ни была она для высокопоставленного лица — но, вероятно, последуй она наедине, господин воевода не посмеет жаловаться даже. А что Суббота способен был проделать прехитрую штуку, ватажник знал по собственному опыту соглашенья с дьяком о кабале. Нужно было, главное, сделать свиданье Осётра с воеводой отнюдь ни для кого не тайным. Мысль эта, однако, в ту же минуту заменила другую: нужно совсем не допустить до воеводы горячего Осётра, прежде чем сделает он какое ни есть крупное безобразие со злости. А злость эта у нетерпеливого пса, рассуждал достойный ватажник, невольно придёт, когда воевода скроется на время и он, не найдя его, пустится на поиски, чего доброго, очертя голову, в бешенстве. Попытаемся так! Хлестнув сердито своего гнедка на повороте к мосту через Плотницкий ручей, старик свернул в переулок и исчез в извилинах узких улиц, сообщающихся с ним, образуя частую сеть перекрёстков и проездов задворками. Пустившийся смело в эту путаницу загородей, тесовых ворот, пустырей и лачужек, приземистых, покривившихся или склонявшихся дружески к соседу, словно с ним беседуя, — ватажник знал, где чаще всего пребывает государь воевода. Из палат своих бесследно исчезал он, хотя с утра до вечера осаждали их неотвязные просители. Была одна купчиха вдова, нестарая и пригожая. В хоромах её, близ Знаменья на бережку, дневал и ночевал теперешний воевода, всё управленье предоставив, как человек военный, своим дьякам-дельцам да усердным подьячим. Несмотря на личную храбрость, беспечный воевода был трус во всех тех случаях, где приходилось ему действовать против представителей двора либо любимцев сильных земли. Вне рамок указанных нами воеводских отличий князь воевода был человеком надменным, перед слабым любившим показывать своё значение. Был он способен, если подзадорят его только, учинить и крупное бесчинство, надеясь, что легко с рук сойдёт. Купчиха-любимица была заведомая взяточница, и жалоб на неё отовсюду подавалось видимо-невидимо. Только воеводская власть челобитья клала всегда под сукно. Уничтожались жалобы тотчас же, а сетования слышались не на правосудие, а только на подьяческую одну волокиту. Знала любимица, что и ввысь достигали иногда гласы вопиющих в пустыне, поэтому чутко ловила всякую весть, долетавшую от средоточия силы и людской охраны от обидчиков. О посылке опричных долетали уже слухи по въезде их в город, когда, вступив на заднее крыльцо хором, где воевода отдыхал от тяжких трудов, постучался не очень громко ватажник, хозяйку дома назвав по имени.

— Уехали по обителям, — ответила сама хозяйка из-за плеча отворившей сенной девки. — Может, и скоро будут... Зачем нужно-то?

— Князю воеводе нужно бы дать знать, что теперь наехал сюды озорной один опричник, придира и прощелыга такая... А язва, и невесть Господь подобной. Всё ставит в строку. Особливо коли один на один с кем бывает — и не вздумать что всклепнет, не расчерпаешь... Так князю воеводе следует поостеречься, не показываться без товарыщей... А паче на очи не примать того безобразника да и наказать приказным людям, коли учинит какую ни на есть пакость — не молчали бы, а постаралися бы «Разбой!» крикнуть: звать мир крещёный на помощь, а не то и в набат грохнуть... Чтобы свидетелей больше набралось да не отвертелся бы ворог, забожиться бы не мог... Меня вот с опричнины же послали надсматривать: что чинить будет непутный!.. А больно уж грозен, покуль не проучен, и царь, вишь, милостью помянул... Да не долго буйствовать, глаза откроют державному!.. А покаместа не бурлит малый, не худо бы князю воеводе схорониться куда ни на есть... Пусть скажут, выехал, а будет он ужо...

— Да князя и подлинно нет, и не у нас, и не в городе он... Взаправду на ловы съехал, позавчера ещё. Ждём с часу на час... А тебя, почтенный, как звать-то будет? — продолжал голос из-за плеча сенной девки.

— Нас-то?.. Да всё едино, как ни зовите... Наше дело маленькое... Мы, только обороняючи княжескую честь, надумали предостеречь от лиха... И всё тут... А мы тоже с опричными едем: мишуков едем выискивать на потеху великому государю.

— Только будто за этим одним?

— Истинно так, мы едем про мишуков, а наболыпему-то в десятне опричной и другое, может, что велено запримечать — про то он знает... А предъявит прямо указы о мишуках да об весёлых людях, чтобы нам их забирать да с собою везть в слободу к царю.