Константин Шильдкрет - Царский суд

Эта личность будет играть видную роль в нашем рассказе, потому мы и остановим на ней внимание читателей.

Данила прослужил десять лет в нарядах дворянских и два раза бывал окладчиком при верстании государевым жалованьем по Деревской и Водской пятинам. Сам он владел тридцатью четьми (четвертями) в поле и был покуда холост, содержа мать-старушку и заботясь о выдаче замуж четырёх сестёр-подростков. За прямоту и уменье устраивать дела к общему удовольствию и ни для кого не обидно дворяне и земцы Лужской половины выбрали его с весеннего Юрьева дня на трёхлетний срок в недельщики с круговою порукой за него всеми своими животами. Сделали же они это далеко не обычное дело затем, что иначе не утвердили бы Данилу. В Новагороде уже наметили было для управы недель своего человечка, племянничка губного старосты Змеева, — да невыборной малограмотным оказался и не представлял достаточного ручательства, что будет лучше дяди — меньше служившего миру, чем приказным, за то его и поддерживавшим. Определение Бортенева в недельщики именно к Змееву было в Новагороде тоже сделано не без расчёта. Змеев мог по злобе скорее и надёжнее изловить упущение земского выборного. Но они не знали, каков этот человек, Данила Микулыч.

Полагали в нём необычность в обращении с письменным делом да с судебником, а он озадачил с первого же раза своего ловителя Змеева, заставив его самого поправлять невольный недосмотр такой мелкой формальности, которая и в голову не могла прийти даже хорошему дельцу. Данила оказался начётчиком, лучше Псалтыря знавшим буквальный смысл всех статей Судебника, да к тому же, при здравом уме, разрешавшим верно, по существу неясности в тексте лучше любого приказного, зубы съевшего на наказах и отписках. Вышло, стало быть, с выбором Данилы, что не ему опасен был губной, а он был бельмом на глазу у губного старосты, начинавшего питать к недельщику одно невольное уважение, как к человеку опытному и даже опасному в случае разлада. Поэтому Змеев принял за правило лучше уступать Даниле, чем перечить: упрям он и уж если что задумает сделать — то и сделает. А сделать всякому готов он был всевозможное, допускавшееся уставом. Для прибегавших к его заступе — а на неё всякий мог рас» читывать, кто имел нужду в содействии недельщика. — Данила Микулыч был самый приветливый и покладный человек, никогда не запугивавший напускною важностью. Выражение лица его, обыкновенно бледного, положим, было серьёзно, только он умел умерять её выражением искреннего расположения, сообщавшего правильным чертам недельщика особенную приятность, составляя полную противоположность с гневным лицом губного старосты, кропотливого, придирчивого, сребролюбивого и плутоватого. Даже в одежде эти два соперника, стоявшие на одной дороге, представляли разницу не меньшую, чем в наружности и привычках. Приземистый Змеев одевался бедно и даже грязно, как скупец. Не особенно богатый и совсем не падкий на посулы Данила по костюму представлялся чуть не воеводой.

Подошёл Удача и стал просить оставить без печатанья избу его до возвращенья из Новагорода. Туда собрался отвезти деньги устранённый сборщик. Губной замотал головой и топнул ногой на остановившегося, прислушивавшегося недельщика.

Ясно было, что губной староста понимал, как со взносом денег должна измениться сущность дела, приготовленного ворогами назло Удаче, из желанья сделать ему неприятности, которым подвергал он приказный люд в случае вымогательств, ничего не давая больше условленного и положенного. Не будь этой подготовки, близкой и самому ему к сердцу, губной староста не встретил бы препятствия к выполнению просьбы Осорьина, но теперь на все его разумные предложения он отвечал односложно и сухо:

— Наше дело выполнять, что писано!

Данила Микулыч Бортенев, недельщик, хотя и не старший в порядке служебной постепенности, казалось, нисколько не разделял упорства губного старосты. Он счёл нужным возразить на придирки, удручавшие участь человека, подвергшегося каре взыскания. Сам же тихо, но решительно сказал Осорьину:

— Два дня даю тебе, Удача Амплеич... не воротишься в третий — не прогневись... Поезжай, Емельян Архипыч, к Нечаю... Я здесь покуль пересчитаю... дня два на поверку хватит и... с лишечком.

— Да ты попрежь печатай знай... Поверка после... Удачу выпускать с добром не след... пропадёт... с кого взыск? С кого?! — мгновенно вспыхнув и уже не владея собой, крикнул губной на недельщика. — Я отвечаю... не ты!

— Ответчик я в своём деле... не серчай напрасно, — отвечал спокойно сдержанный Данила. — С посёлка не съеду до приложенья печатей... не заботься... в петлю не полезу, в угодность кому бы ни было... И государевой казне ущербу не будет, окромя прибытка...

Злой старик губной побагровел от бешенства, но понял, что возражать на это нечего: хозяин — недельщик, а он сам только, теша свою ненависть, поехал в посёлок... Стало быть, пришлось покориться.

Злоба, однако, требовала для себя пищи, и он крикнул:

— Осорьина подайте!

— Он уже выехал, — сказал один из понятых. — Вишь, как гонит, за околицей... не поймаешь уж, пожалуй.

— Ну, Данилушка, и ворога упустил! Опять твоя же милость... Сочтёмся при случае.

— Для чего уж, — спокойно ответил недельщик. — Семь уж бед — видно, один ответ!

Змеев что-то буркнул и крикнул ещё раз, торкнув пальцем перед собой в ту сторону, где стояли, понурив голову, недавние сваты:

— Это что за мужики... прости Господи, олухи! Начальству шапок не ломают.

— Нездешние... Шурья это Удачи Амплеевича, Молчановы, — робко отозвался приказчик Осорьина.

— А где Суббота Осорьин, не с вами? — крикнул тут на сватов Змеев.

— Остался у наречённого тестя, у Нечая Севастьяныча.

— У Севастьяныча коли он, не уйдёт ворог от нас, — прошептал Змеев, садясь в свою кибитку.

За ним издали последовали Молчановы, видевшие, как впереди повозки пустился вскачь и скрылся мгновенно за заворотом овражка конный слуга Коптева, тот самый, что отворял им утром ворота при подъезде к дому помещика.

Не будем повторять проделанных Нечаем при встрече с губным нежностей и вежливостей; не остановимся и на заботливости, с которой собственноручно вынул злого старика Коптев из повозки, поставив его довольно ловко на нижней ступени лестницы. Эти особенности улещания нужных людей проходимцами вроде Нечая случались во все времена и представляют, пожалуй, даже в наши дни сходство со стариной. Переваливаясь, словно князь родовитый владетельный, Змеев залез на первое место за стол, очутись подле Субботы Осорьина.

Губной, садясь, толкнул крепко озадаченного Субботу, вскинувшего глаза тут только на вновь прибывшего.

— Побить бы те челом не мешало, Суббота Захарыч, его милости Емельяну Архипычу, на добре да на приятстве, штобы тебя чем ни на есть оборонил да на ум наставил, в недостатках ваших... коли такая беда стряслась с родителем, — голосом, заискивающим у Змеева и как бы указывающим ему на молодца — это, мол, тот и есть, кого тебе надо, сказал Нечай.