Валериан Светлов - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Забожусь, как только хочешь!.. Все схороню!

— Преклони ухо, — серьезно приказала гадалка и, когда царевна, чуть дрожа, исполнила это, еле внятно произнесла: — Души мертвых могу вызвать, они говорить будут…

Царевна, не дослушав, с заглушенным криком отпрянула от страшной ворожеи.

— Что, что она тебе сказала? — обступили царевну сестры.

Та пугливо глянула на цыганку, которая пристально посмотрела ей прямо в глаза.

— Ни… ничего! Она мне ничего не сказала, — оправляясь, произнесла царевна и тут же беспечно прибавила: — Ты когда-нибудь мне погадаешь… так!

— Как? — приставали сестры.

— На руку, — выручила царевну цыганка, — дай ручку и сейчас погадаю! — Она взяла маленькую руку царевны Татьяны, долго и внимательно разглядывала ее и произнесла: — Рука твоя хорошая: жизнь долгая, тихая и благочестивая… Только больших радостей у тебя мало будет, а крови, крови много увидишь! Ты-то будешь в стороне, а кровь вокруг тебя так и льется, много ее льется…

— Что это ты страсти какие говоришь? — остановила их царевна Анна. — Посмотри и мне. Неужели так-таки замуж и не выйду? — И она протянула гадалке свою руку.

— И твоя жизнь долгая и тихая. Только ты строптивее сестры. Жизни семейной что-то не видать! Не обессудь, царевна, нет у тебя суженого… а крови, крови тоже немало, и ты близко к ней стоишь… Ближе сестрицы!

— Оставь, ну тебя и с гаданьем! — вырвала свою руку Анна Михайловна.

— Царица, что ж ты не погадаешь? Сама звала ворожею, а теперь сидишь и ничегошеньки? — спросила одна из боярынь.

— Боязно мне в положении-то моем…

— Ничего страшного ворожея и не скажет, — заметила царевна Ирина — Да с той поры, как неправду мне сказала одна странница насчет жениха моего, не верю я ворожеям!

— А ежели, царевна, — проговорила Марфуша, — я покажу тебе твоего бывшего суженого, поверишь ли ты мне?

— Что же, покажи, тогда я поверю.

— Только не здесь, не здесь! — засуетились боярыни.

В это время в покои вошла Елена Дмитриевна. Она была бледна, ее голубые глаза глядели холодно и жестко; вокруг рта легла складка, придававшая ее красивому лицу угрюмо-злобное выражение.

— Звала меня, царица-матушка? — рассеянно произнесла она и села на скамью, не глядя ни на кого.

Она не заметила, как руки цыганки дрогнули и выпустили концы платка, а глаза загорелись странным блеском.

— Без тебя боязно как-то, — виновато улыбнулась царица, — вот хотела узнать, кого Бог даст… слышала про искусство ее, а вот царевны сказывают, не умеет она разгадывать.

— Скажи, боярыня, сильна я или нет? — раздался низкий, глухой голос цыганки, и она пристально посмотрела в глаза Хитрово.

У той пробежал какой-то невольный трепет по телу, когда она почувствовала на себе странный взгляд Марфушиных черных глаз, и она, отворачиваясь, неуверенно произнесла:

— Да… да, она— искусница.

— Ты как будто говорила, что опаслива она? — спросила царица. — И чем опаслива— предсказаниями своими или другим чем?

— Тебя испугать могла, — внутренне дрогнув, ответила Елена и украдкой глянула на гадалку.

Та как-то зловеще улыбалась, не отводя своих глаз от лица боярыни.

— Будешь гадать царице или пойдем ко мне? — приставала к Марфуше царевна Ирина.

— Известно, пусть гадает! — подбадриваясь присутствием Хитрово, попросила царица.

— Пусть все уйдут, кроме боярыни! — указала Марфуша на Елену Дмитриевну. — Ни при ком ничего не скажу царице.

Мария Ильинишна, побледнев, пугливо глянула на свою наперсницу. Елена Дмитриевна постаралась овладеть собой и, улыбаясь, проговорила:

— Не бойся, матушка-царица, ничего она не сделает тебе! Ступайте, милые, в ту горенку, сейчас мы вас и назад вернем, — обратилась она к царевнам и боярыням.

Те стали проходить в соседнюю комнату.

Марфуша, оставшись с Хитрово и царицей, взяла руку последней и стала внимательно рассматривать ее.

Между тем Елена Дмитриевна отдалась своим размышлениям. Теперь она не хотела гибели цыганки; она не боялась ни ее, ни князя Пронского, знавших ее тайну, а хотела только одно— отомстить, уничтожить того, кого еще так недавно безумно любила.

Любила? Неужели теперь она уже не любит, разлюбила? Нет, нет, она еще сильней, еще безумнее полюбила его; но отдать его другой, знать, что он с этой другой будет проводить часы блаженства… Нет, нет! Лучше смерть, лучше своими руками задушить его, уловить его последний вздох, последнюю улыбку, последний взгляд, а там и самой умереть…

«А она? Разлучница? — вдруг вспомнила боярыня ту, ради которой ее отвергли. — Неужели ей жить? Может быть, она хоть день, хоть миг один была с ним счастлива? О, нет, змея, злая разлучница, узнаешь ты, что значит стать на пути боярыни Хитрово! Узнаю, всю красу твою по капле изведу, изойдешь ты слезами, иссохнешь от лютой хвори!»

В бешеной ревности Елена Дмитриевна совершенно забылась, громко закричала, вскочив со скамьи и грозя в пространство кому-то кулаком.

— Что с тобою, мать моя? — с изумлением спросила царица, которой Марфуша что-то тихо и ласково говорила.

— Неможется мне что-то, царица-матушка, прости!

— А ты испей святой водицы, вот там, у киота, в бутылочке стоит; намедни странница мне из Иерусалима принесла, от наговора, говорит, помогает. Испей-ка!

Боярыня взяла бутылочку и поднесла ее ко рту; потом омыла водой лицо и, несколько раз истово перекрестившись, вернулась спокойная на свое место.

— Что, полегчало ли? — участливо спросила царица.

— Как будто полегчало; спасибо на добром слове, царица! А тебе что насказала гадалка?

— Да что же? — ласково улыбнулась Мария Ильинишна. — Все хорошо! Говорит— проживу еще много годков, тихо да мирно, в добром здоровье; про прошлое много правды сказывала, — чуть вспыхнув, проговорила государыня. — Ну, Марфуша, что там еще вычитала?

Лицо цыганки омрачилось, и она с грустью посмотрела на царицу.

— Говори, кого рожу: сыночка или опять девочку? — запинаясь, спросила Мария Ильинишна.

— Боюсь я, матушка-царица, за тебя боюсь!.. Испугаешься!

— Ничего… говори уж!

— Не видно, чтобы мальчик, а странное что-то: вокруг его рождения все красно — кровь, значит; будто богатырь, а и не мальчик; и не увидишь ты славы его; царем он будет сильным и не царем… чудное что-то, и не разберу, — уныло покачала головой гадалка. — Мне надо… со звездами о ребенке твоем поговорить…

— Со звездами? — изумилась царица. — Неужто на руке мало написано? А ежели царя спросить?

— Что же, спроси, — спокойно ответила Марфуша. — И царю, может, приятно будет о ребенке узнать.

— Не любит царь ворожей, — заметила Хитрово.

— Я заступлюсь, — ласково проговорила царица. — Да и ты тоже замолви словечко, боярыня…