Юрий Трусов - Золотые эполеты

— Покойный генерал Бутаков не раз говаривал мне о вас, собственно не мне, а моему генералу, что вы, уйдя в отставку, упорно занимались самоусовершенствованием, много читая. Мои друзья хотели бы послушать ваши воспоминания.

Кондрат в упор посмотрел в глаза Иосифа Петровича. Они были очень схожи с глазами его бабушки, Натальи Александровны. Такие же миндалевидные, только без мягкого оттенка. В его молодых глазах он уловил легкую насмешливость, свойственную юности, и все понял. Понял, что тот, наверное, считает, что после выступления старого мичмана можно будет в кругу друзей позабавиться над его старомодным косноязычием… Ирония в глазах Иосифа Петровича решила вопрос. Кондрат принял вызов. Он выступит, как выступал там, на стене бастиона…

На званый вечер в Трикраты они прибыли вовремя. Об этом позаботились новые хозяева, прислав предупредительно экипаж.

Войдя внутрь усадьбы, они не узнали ее. Тут все было перестроено. Былую простоту и уют теперь заменили блеск и роскошь. Старую, прежнюю мебель заменила модная, белая с позолотой. Старый паркет заменен был новым из палисандрового дерева. От уютной гостиной Натальи Александровны не осталось и следа. Она была расширена и превратилась в огромный зал-салон, освещенный бесчисленными свечами в огромных хрустальных люстрах. Новая хозяйка Трикрат, высокая брюнетка с пра-вильными чертами лица и все понимающими черными глазами, приветливо их встретила у входа и повела в салон, где на стене висел огромный в полный рост портрет стройного красивого человека в расшитом мундире полковника лейб-гусарского полка.

Богдана и Кондрат даже удивились, когда увидели картину, которая изображала младшего сына Скаржинских таким молодым, таким красивым, что трудно было поверить, что этого Пьера, уже более семнадцати лет нет в живых [60] 1 Сын В. П. Скаржинского — Петр Викторович был полковником лейб-гвардии гусарского полка его Императорского Величества. Он умер от туберкулеза 30 января 1863 года. .

— Вы хорошо знали нашего папа? — спросила хозяйка дома. — Я очень смутно, ведь мне не было и пяти лет, когда он так трагично, внезапно умер от чахотки. Я только помню его золотой гусарский ментик, — сказала Ольга и вздохнула.

Кондрат понял, что она затеяла этот разговор, чтобы как-то отвлечь их внимание от портрета. Как только ей это удалось, она повела их в глубь зала. Там уже сидело немногочисленное избранное общество — дамы, не очень молодые, среди тоже не очень молодых мужчин, одетых в военные мундиры. Мужчины — все сплошь офицеры самого высокого ранга, среди них два генерала. Один от инфантерии, дородный седобородый Евсей Казимирович Облоевский, а другой — облысевший широкобровый кавалерийский генерал, он показался Кондрату знакомым. Вглядевшись в него мичман мысленно ахнул. Это был его старый знакомый. Тот самый поручик, которому он в молодости чуть не оторвал воротник. Ныне он, его превосходительство Роман Сидорович Парханов, видимо, тоже узнал в отставном мичмане богатыря казака, потому что многозначительно усмехнулся в поседевшие усы.

Все эти высокие чины излучали своими золотыми мундирами и эполетами, аксельбантами нестерпимое сияние и даже затмевали дам в их бриллиантовых колье и серьгах.

Кондрат от этого блеска даже почувствовал робость, но вдруг как бы представил себя на бастионе рядом с Нахимовым, и неожиданно робость прошла. Все его существо наполнила какая-то удивительная спокойная уверенность, она выразилась в зазвеневшем на весь салон его голосе.

— Господа! — это слово Кондрат сказал громко, чтобы сразу привлечь внимание.

А потом уже тихим голосом рассказал о том, что, наверное, известно ему как участнику обороны Севастополя и вряд ли другим, кто не принимал в ней участия. Он напомнил, что если бы правительство следовало мудрому совету основателя Одессы — Франца Павловича Деволана, который еще за полсотни лет до обороны Севастополя советовал, как надо укрепить этот город, то, наверное, интервенты и не решились бы напасть на него. Он говорил о подвиге, который совершили защитники Севастополя под руководством Корнилова и Нахимова. А ведь Нахимов и Корнилов, когда только началась война, сразу поняли, что нельзя терять времени. Угроза разбойничьего уничтожения наших черноморских городов была очень реальна. Примером было поголовное истребление всех жителей поста Святого Николая, который подвергся нападению турецких кораблей.

— Да, господа, такая же участь ожидала Херсон, Николаев, Одессу, если бы на них напали вражеские корабли. Ведь огромный турецкий флот только и ожидал окончания осенне-зимних штормов, чтобы подойти к нашим городам и их уничтожить, поэтому Нахимов решил опередить врага. Рискуя погибнуть в шквальном зимнем море, он на старых утлых кораблях ищет этот флот и, наконец, находит его в Синопской бухте. Шесть недель находился флотоводец день и ночь в боевой рубке, разыскивая неприятеля. Каждый матрос видел на посту адмирала и брал с него пример. Нахимов решительно входит в Синопскую бухту, ставит корабли своей эскадры на якорь против вражеской армады так, чтобы удобнее было стрелять в упор, и уже одним этим смелым маневром деморализует врага. Только одному пароходу, которым командовал англичанин Адольфус Слэд, замаскировавший свою национальность под именем Муштавера-паши, удалось улизнуть невредимым. Все внимательно его слушали.

— Защита Севастополя, — далее сказал Кондрат, — явилась продолжением синопского подвига черноморцев и их командующего Нахимова, где победу определила удивительная находчивость, храбрость, как следствие правоты и чистоты человеческой души. Ее ярко продемонстрировали всему миру Корнилов и Нахимов. У наших врагов-интервентов тоже были храбрые адмиралы и генералы. У французов — маршал Сент-Арно, генералы Воске, Мейран, Брюне, Пелисье; у англичан — генералы Реглан, Кэмпбелл; у турок — адмирал Осман-паша. Многие из них храбро погибли в боях, но никто из них не проявил такой силы духа, как наши патриоты, потому что за ними стояло правое дело и они каждый день выходили под пули и ядра на самые опасные места сражений. И это была не показная храбрость. Они не ведали карьеризма, не знали корысти. Когда государь император соизволил наградить Нахимова, он сказал фельдъегерю, что привез ему эту награду: «Ну зачем она мне? Лучше бы мне государь прислал не награду, а снарядов для пушек…»

Нахимов и Корнилов не боялись смерти. Они, не снимая своих золотых эполет, каждый день бесстрашно выходили под пули на бастион.

Тут Кондрат многозначительно глянул на золотые эполеты сидящих перед ним генералов и какая-то злая боль защемила его сердце.