Дмитрий Гусаров - Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

Но вот в апреле на горизонте появился полковник Криштановский, и все надежды рухнули. Вернее, даже не сам полковник, а шифровка о его назначении. Новый начальник прибыл значительно позже, через месяц. Он, как видно, не очень был обрадован назначением и не спешил к месту службы.

Константин Никанорович тогда, помнится, впервые подумал, как нелепо и несправедливо устроена жизнь. Рассуди наверху по–иному — и были бы довольны двое — и он, и Криштановский. А так — проштрафился один, а наказан другой. В том, что Криштановский, служивший до этого в Петербурге, чем–то провинился, Самойленко не сомневался. Без этого из штаба корпуса редко переводят в провинцию, да еще без повышения в чине.

Отсюда и пошли натянутые отношения с новым начальником. И хотя чопорный, пунктуальный до мелочей Криштановский ничем не выказал нерасположения к своему помощнику, Самойленко–Манджаро чувствовал, что близости между ними никогда не будет.

…Коляска уже мягко катилась по пустынной Владимирской набережной. В погожие летние дни, особенно в праздники, здесь всегда людно. У деревянных причалов суетятся лодочники. Чиновники и мещане степенно прогуливаются семьями вдоль редкой тополевой аллеи у самой кромки воды. К часу отправления петербургского парохода гуляющие стягиваются к пристани. Из Летнего сада появляются компании гимназистов, студентов, прибывших из Петербурга на каникулы, и в такие минуты причал заполнен до отказа. Владельцы Онежского пароходства поощряют эти сборища, в праздничные дни нанимают духовой оркестр, и тогда, кажется, весь город собирается на пристани. Настоящая ярмарка!

В этот вечер, к счастью, всего лишь три–четыре десятка человек стояли на пирсе. Колесный пароход «Апостол Петр» поднимал пары, труба густо дымила, и восточный ветер сносил дым на провожающих.

У коновязи Тихон лихо развернулся, соскочил на землю и застыл, придерживая лошадей под уздцы. Дождавшись, пока господа выйдут из коляски, он привязал коней и принялся за чемоданы. Подполковник с женой и дочерью двинулись к пароходу.

Самойленко–Манджаро еще из коляски приметил двух мужчин, небрежно облокотившихся на перила неподалеку от трапа. Тогда он лишь мельком подумал, что это, возможно, его люди, а теперь с раздражением отметил, что не ошибся — это действительно были переодетые унтер–офицеры дополнительного штата Иванов и Ишанькин.

Подполковник едва сдержался, чтоб не выругать их и не отправить отсюда. Какие же это, к черту, сыщики, если бросаются людям в глава даже издали? Иванов еще ничего — он хоть внешне похож на преуспевающего мещанина–торговца, да и держится вроде свободно. А Ишанькин? Того и гляди, вытянется в струнку и гаркнет на вою пристань: «Здравия желаю, ваше высокородие!»

Провожающих на пароход не пускали, но матросы у трапа почтительно расступились перед жандармским подполковником, а на палубе его встретил сам капитан и проводил в каюту.

— Прошу вас, господин капитан, распорядитесь о багаже! — сказал подполковник, которому хотелось остаться наедине с женой. — Людочка, ты поди, дорогая, погуляй на палубе.

Внизу глухо и ровно работала машина, потом сверху раздался долгий сиплый гудок. Подполковник взглянул на часы — без четверти шесть.

— Маша! — начал он вполголоса. — Дай бог тебе удачи! Однако прошу тебя, не унижайся перед бароном, если почувствуешь, что он станет уклоняться…

— Не понимаю, зачем ты говоришь это? — пожала плечами жена. — Барон — воспитанный человек… Он так хорошо относился к нам, к Людочке…

— Маша, ты не знаешь Петербурга! Провинциальные знакомства там очень недорого ценятся.

— В конце концов, мы тоже дворяне… И не милости у барона мы будем просить, а содействия.

— Вот и славно! — обрадовался подполковник. — У меня, понимаешь, мелькнула мысль. Ты помнишь тайного советника, сенатора Крашенинникова? В прошлом году он приезжал сюда…

— Отлично помню.

— Я, пожалуй, напишу ему… Это на крайний случай, если барон будет холоден.

— Удобно ли? Хотя, что ж, попробуй… Для нас сейчас все знакомства важны.

Матросы принесли вещи, и сразу же наверху раздался второй гудок. Подполковник стал прощаться.

— Прошу тебя, дорогой! Меньше кури и, ради бога, не сиди подолгу за преферансом. Это вредно для здоровья! Вы всегда так много курите! Извини, я на палубу выходить не стану. Пришли скорее Людочку, я беспокоюсь, где она?

Уже готовились убирать трап, когда подполковник сошел на причал. Провожающие выкрикивали последние напутствия. Иванова и Ишанькина на прежнем месте уже не было. Не задерживаясь, подполковник зашагал к выходу.

Он уже садился в коляску, когда раздался отправной гудок, потом ветер донес первые тяжелые удары плиц по воде. Не оглянувшись на пароход, подполковник привычно перекрестился, мысленно пожелал своим доброго пути, секунду помедлил и приказал кучеру:

— На Екатерининскую! Дом Румянцева!

Однако в этот вечер игра не состоялась. Партнеры — командир петрозаводского отряда пограничной стражи ротмистр Фирсов и управляющий Олонецкой контрольной палатой действительный статский советник Челягин, как сговорившись, опоздали чуть ли не на час.

Квартирных телефонов у них не было, но хозяин дома, артиллерийский приемщик при Александровском заводе, штабс–капитан Межинский, не зная, как выйти из неловкого положения и чем занять важного гостя, то и дело бросался к аппарату, куда–то звонил, кого–то спрашивал, что–то пытался предпринять и, не дождавшись результатов, давал отбой, чертыхался, снова и снова приглашал подполковника к столу с закусками.

Они познакомились два года назад, когда Самойленко впервые посетил завод. Кроме преферанса общих дел у них не было, и знакомство поэтому носило характер легкий, приятный, ни к чему не обязывающий. Осенью и зимой за столом встречались по три раза в неделю — для игры были установлены твердые дни. Летом, как правило, компания распадалась и приходилось прибегать, как сегодня, к услугам случайных партнеров..

Холостяцкая квартира Межинского была знакома многим чинам Петрозаводска. Рассказывали, что даже сам губернатор Протасьев — большой любитель преферанса, не один раз в шутку собирался нагрянуть к штабс–капитану, чтоб лично проверить, не превращает ли нынешняя молодежь эту безобидную и благородную игру в азартную.

Об этом губернатор мог не беспокоиться. Играли здесь тихо и без азарта, лишних капиталов ни у кого не было, больше разговаривали, обсуждая губернские новости, а копеечный вист даже при самом диком невезении не позволял проиграть более двух–трех червонцев за вечер. Попросту за вином и картами убивали время, которого было слишком много у каждого, особенно зимой, когда с закрытием навигации Петрозаводск оказывался в три раза дальше от столицы, чем летом. В городе не было ни театра, ни порядочного клуба. Два года назад во вновь отстроенном Народном доме начала давать представления профессиональная труппа, но и само деревянное здание, и репертуар, явно рассчитанный на городских обывателей, были слишком далеки от запросов образованной публики.