Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

Зато знал обер-гофмаршал, чем поразить обер-прокурора. В доме за столом, когда от цыганского хора уже звенело в ушах, Нарышкин подсел поближе к Резанову и подтолкнул в локоть, словно говоря: смотри и завидуй, что у меня есть!

Перед ними явилась юная цыганка невероятной красоты. Прежние хариты вмиг поблекли и отступили, а игнаты бархатно затрепетали пальцами по струнам гитар и смычками впились в жилы скрипок.

Николай Петрович обмер. Сердце сжалось от безысходной тоски, лишь только девушка запела: никогда ещё Резанов не слышал ничего подобного. Голос её свободно скользил по нижним нотам, а потом уносился вдруг в самый верх — и словно таял там, чтобы снова зазвучать внизу. Ноты скакали, как скачут по полу рассыпавшиеся бусы, — и опять собирались в ожерелье…

Молоденькая цыганка прижимала к полной груди руки с тонкими пальцами и слегка раскачивалась, закрыв глаза и поводя плечами. Её движения завораживали сильнее, чем совершенная красота точёного лица и густые волны смоляных волос, вьющихся крупными блестящими кольцами.

Обер-прокурор ловил не то что каждый звук, а каждый вздох девушки. Ему казалось, он понимает все до единого незнакомые слова, излившиеся в печальной песне. Цыганка молилась и жаловалась, проклинала и признавалась в любви, а потом снова горевала и молилась, и снова, и снова — без конца…

Пронзительная мелодия оборвалась внезапно. Певица очередной раз вознеслась голосом в самую высь, тихо вздохнула — и запрокинула голову, словно провожая взглядом отлетевшую с последним звуком душу. Звякнув золотыми браслетами, руки её бессильно упали вниз, в складки цветастой юбки; вздрогнули мониста на груди… Всё стихло. Ни звука — словно зала обезлюдела.

Резанов боялся пошевелиться. Ледяные мурашки кололи между лопаток, по лицу текли слёзы. Не сразу он услышал в наступившей тишине треск свечей и собственное дыхание.

— Кто… это? — пересохшими губами прошептал Николай Петрович, силой сбросив оцепенение.

— Пашенька, — ответил довольный Нарышкин.

— Чёрт его знает что такое! — рычал Фёдор Иванович Толстой, вышагивая по комнате. Чертыхался он с того момента, когда они с кузеном узнали свою дальнейшую судьбу.

— Это мне впору чёрта поминать, — кисло бурчал Фёдор Петрович, — тебе-то что? Другой бы на твоём месте прыгал от радости…

Князь Львов обещал графу Толстому покровительство — и сдержал слово. Отблагодарил за спасение от разбойников и просто сделал доброе дело симпатичному молодому человеку.

Фёдора Ивановича наверняка ожидало производство в мичманы и служба на одном из военных кораблей, ошвартованных в гавани Кронштадта. Но Сергей Лаврентьевич знал, к кому обратиться. Угодить легендарному генералу желающих нашлось немало…

…а потому выпускник Морского кадетского корпуса Фёдор Иванович Толстой, которого за страсть к путешествиям однокашники прозвали Американцем, противу всех ожиданий оказался поручиком лейб-гвардии Преображенского полка.

— Чёрт знает что! — уже в который раз рявкнул он и пинком отбросил попавшийся на пути стул. — Сухопутной крысой меня сделали!

— Гвардейцем, а не крысой, — поправил кузен. — Я бы князю в ноги кланялся, если бы мне такое назначение вышло.

Ещё бы! При мысли о морской качке Фёдора Петровича мутило даже на суше. Раньше, читая о приключениях Робинзона, он думал о предстоящей карьере отстранённо. Примерял её, скорее, к выдуманному моряку из Порка, но никак не к себе. Выпуск и назначение на корабль маячили где-то вдалеке, в неопределённом будущем…

…и вдруг перспектива близкого знакомства с неприветливыми балтийскими волнами стала пугающе реальной. Было от чего загрустить.

— Крысой, крысой меня сделали! — продолжал распаляться Фёдор Иванович. — Мне уже двадцать один год, а что я видел? Учёбу эту терпел только для того, чтобы стать моряком и уплыть отсюда, хоть в Америку, хоть к чёртовой матери! Мир посмотреть! А теперь что?

— А теперь ты будешь блестящим гвардейским офицером, — не скрывая зависти, откликнулся Фёдор Петрович. — Балы, дамы, парады…

До чего же несправедливо устроен мир! Как бы хотел он поменяться местами с кузеном!

— Пара-ады?! — протянул Фёдор Иванович, — На Марсовом поле пыль гонять? На манёврах в Парголово атаковать условного противника в пешем строю? Я же теперь к Петербургу привязан буду, как собачка на верёвочке!

— Может, война начнётся, — мрачно предположил кузен. — Тогда Европу посмотришь.

— Война? Ну, разве что война… Так её ещё дождаться надо! Вот и буду сидеть, крыса крысой, и ждать, пока дипломаты что-нибудь удумают или государи перегрызутся…

Мир в самом деле был отвратительно несправедлив.

— Давай, что ли, напьёмся, — сказал раздосадованный Фёдор Иванович.

Фёдор Петрович не стал возражать.

Разговор с государем несколько дней назад едва не испортил Резанову всё дело.

Александр Павлович слушал внимательно, слегка развернувшись в сторону обер-прокурора правым боком: он сделался туговат на левое ухо от пушечной пальбы ещё в отрочестве, когда служил в Гатчинских войсках своего родителя.

— Русская Америка ждёт и надеется, — говорил Резанов. — Там залежался огромный груз пушнины. Покушаются на него все кому не лень. А пока доберёмся — поди, товару только больше станет. Да и портятся шкуры от времени. Многие акционеры Американской Компании далеко не так терпеливы, как ваше величество. Приступают ко мне чуть не каждодневно, поторапливают. Сибиряки тоже слёзные письма шлют, просят помощи и защиты, молят укрепить в Америке рубежи наши…

Николай Петрович старался, чтобы речь звучала достаточно громко, а главное — чётко и убедительно. За месяц до начала исторического путешествия ему требовалось утвердить своё безусловное главенство в экспедиции. Жаль, нельзя было заняться этим раньше!

Конечно, вся подготовка первого похода российских моряков вокруг света происходила под неусыпным присмотром Николая Петровича. Именно он брал немалые деньги в банке на покупку и снаряжение судов — аж четверть миллиона рублей, — торговался за проценты по займу на восемь лет, вёл дела с государевой казной и лично отвечал перед императором Александром за судьбу амбициозного начинания…

…но автором прожекта всё же был Крузенштерн, которому государь поручил купить корабли для экспедиции, а после поставил командиром над моряками. Однако молодой император мало смыслил в морских науках и потому не тщился вникнуть в премудрости самого путешествия. Александра Павловича интересовали результаты политические и коммерческие — их он обсуждал не с флотским капитан-лейтенантом Крузенштерном, но с обер-прокурором Сената и видным коммерсантом Резановым.