Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

Фёдор Иванович предлагал отправить его на шлюпке для разведки или позволить хотя бы заняться промером глубин в отсутствие местного лоцмана. Графа поддерживали лейтенанты Арбузов и Повалишин, весьма наслышанные о нукугивском геройстве поручика и такие же нетерпеливые, как он. Однако капитан был неумолим.

— Ждём Баранова! Колюжам тут известна каждая заводь, каждый куст, — говорил он. — А мы не знаем ни сколько их, ни как вооружены, ни как воевать приучены. Только ясно, что на саблях рубиться с его сиятельством они не станут. Враз перестреляют всех, как зайцев, из засады, вы и лиц-то их не увидите… Вот Баранова дождёмся, тогда и посмотрим, кто кого.

Ждать пришлось больше месяца: «Нева» добралась к Ситке морем напрямую, а местное войско проделало долгий путь. Александр Андреевич как опытный военачальник обезопасил свой тыл, идучи проливами через всю тлинкитскую страну, мимо всех островов, и наводя страх на окрестные селения: ни один житель не должен был явиться оттуда на помощь крепости Шисги-Нуву. Притом Баранов велел не чинить пустой расправы и поступил по справедливости — сжёг только те два посёлка, откуда происходили родом убийцы русских промысловиков.

Лето тем временем окончилось. Погода у Ситки стояла сродни петербургской — остров располагался почти на той широте, что и столица России, всего двумя градусами южнее; поправку в здешний климат вносила близость Тихого океана. С приходом осени похолодало, зарядили мелкие дожди… Фёдор Иванович порою муштровал канониров и, лишившись общества Гедеона, коротал время в компании макако-араньи, бутылки и ароматной трубки, благо на «Неву» енотов не взяли и портить бразильский табак было некому.

— Близок локоть, да не укусишь, — в тоске приговаривал граф, сквозь рюмку глядя на недосягаемый берег.

Наконец, в двадцатых числах сентября, к «Неве» приблизились два небольших двухмачтовых судна Российско-Американской компании и тоже встали на якорь в заливе. Следом стали прибывать байдары алеутов, и ещё три одномачтовых компанейских бота подошли в сопровождении байдарок и каноэ. Число туземных воинов за время похода возросло до восьми сотен. Вся флотилия была в сборе…

…и Александр Андреевич Баранов ступил на борт «Невы». Вид он имел отнюдь не геройский: Фёдор Иванович неожиданно для себя увидал тщедушного немолодого человека с совершенно лысой головой. Однако внимательные глаза Баранова выдавали недюжинный ум, и речь правитель сразу повёл к делу.

— Бунтуют всего шесть колюжских домов со своими предводителями, — говорил Александр Андреевич. — Думаю, их человек пятьсот наберётся. Перевес вроде в нашу пользу, но с той стороны лучшие воины, и главный у них — вождь Катлиан. Это хи-итрая змея! С ним заодно шаман Стунуку, его тоже знаю. Сражение больше завязывать нам не на руку, они в крепости оборону держат, и так просто их оттуда не выкуришь. Прошу послушать, господа, как мы поступать станем…

Баранов принял командование операцией: капитан Лисянский со всеми офицерами не состояли сейчас на военной службе, а подчинялись Российско-Американской Компании, от которой была снаряжена экспедиция. Сначала на берег отправилась разведка, места в которой для Фёдора Ивановича и Арбузова с Повалишиным снова не нашлось.

— Первыми туземцы пойдут, за ними промысловики, — распорядился командующий.

Молодые офицеры скоро смогли убедиться, как был прав капитан, удерживая их от высадки на берег. Конечно, притаившиеся тлинкиты внимательно наблюдали за «Невой», а потом и за всей флотилией. Стоило кадьякским байдарам приблизиться к берегу, как их тут же обстреляли из луков и ружей, убив двух эскимосов.

У Лисянского под бортом стояли в готовности десятивёсельный катер и ялик о четырёх вёслах — их командиры, Арбузов и Повалишин, дождались своего часа. Матросы дружно налегли на вёсла, устье гавани вскипело; промысловики открыли ружейную стрельбу по береговым зарослям, алеуты с эскимосами быстро высадились на берег и пустились в погоню за тлинкитами…

…но Баранов не ошибся: опытные индейские воины растаяли в лесу, и погоня, дойдя до самого пепелища Михайловского форта, вернулась ни с чем. Дальше идти было опасно — тем более на обратном пути преследователи обнаружили, что у погибших эскимосов отрезаны головы: знать, кто-то из колюжей затаился в тылу и оставил грозный знак другим туземцам.

— Лиха беда начало! — подвёл итог Баранов. На следующее утро действовать продолжали по его плану.

Флотилия несколько углубилась в залив, и корабли снова стали на якорь. Канониры, обученные Фёдором Ивановичем, дали залп, который переполошил птиц на несколько миль в округе и картечью посёк прибрежный кустарник. После такой меры предосторожности пять шлюпок с русским отрядом отправились к берегу, недалеко от которого на фоне укрытых лесом гор чернели обгоревшие остатки форта. Александр Андреевич сам возглавил десант, чем навлёк себе особое уважение поручика Толстого и других офицеров.

По сторонам от места высадки не спеша крейсировали на лёгких каноэ индейцы-чугачи: заметив колюжей, они должны были выстрелами указать, откуда грозит опасность. Под командой лейтенанта Арбузова в некотором отдалении за шлюпками десанта следовал гребной катер, вооружённый двумя фальконетами, — эти небольшие пушки могли стрелять двухфунтовыми ядрами размером с яблоко и прикрывали высадку. Фёдора Ивановича к участию в вылазке снова не допустили.

— Затруднительно определить статус вашего сиятельства, — сказал Лисянский, припоминая графу браваду на борту «Надежды», о которой рассказал ему Крузенштерн. — Вы кавалер посольской свиты и не находитесь у меня в подчинении, да и в Компании тоже не служите. А приказывать пассажиру или рисковать его жизнью я не имею права.

— Я гвардии поручик, — сверкал глазами Фёдор Иванович, — и желаю воевать по собственной воле!

— Вы столько воевали по пути сюда, позвольте же и другим проявить себя, — с лёгкой насмешкой отозвался капитан и оставил раздосадованного графа следить за событиями в зрительную трубу.

Вражеская цитадель, стоявшая на берегу в полуверсте от спалённого форта, не подавала признаков жизни. Для европейца это было странное сооружение, и Баранов уверял, что Шисги-Нуву — вершина индейского искусства фортификации. В самом деле, крепость Молодого Дерева выглядела весьма убедительно. Она имела форму неправильного четырёхугольника, большая сторона которого длиною в тридцать пять сажен смотрела на море. Понизу её располагался палисад — толстенные, в два обхвата, сосновые стволы, уложенные тремя рядами одно на другое. Изнутри к ним примыкал десятифутовый частокол из брёвен в один обхват, слегка наклонённых наружу и подпёртых опять же двухохватными брёвнами.