Алла Хемлин - Заморок

А потом я подумала, что и не должен никто смотреть. Это ж органы! Они ж умеют, чтоб вроде не смотреть, а знать все-все назад и наперед.

По своей жизни я уже вычерпала, что надо быть спокойным и ждать.

Я рассудила не ходить к Александру Ивановичу. Я ж хорошо знаю, что у меня вины нету. Пускай смотрят и видят. Пускай хоть выкручивают до последнего, я органам еще и помогу.

Тогда было воскресенье. У нас в буфете, считай, самая работа. Первое. Военных пускают в увольнение, и, конечно, военные стремятся к нам в буфет. Потом. В три часа показывают кино по билетам, приходят и люди. Людям в буфет надо тоже. Вечером у нас танцы, а до танцев — самый буфет. У меня такой порядок уже усвоился, я ж не первый день на месте.

Больше всего мне нравилось, что в воскресенье мне полагался красивый-красивый фартух и наколка тоже еще выше другой, и я получалась как в ресторане-ресторане. И то, что людей много, конечно, мне тоже сильно нравилось.

Катерина воскресенье назад в секундочку тишины мне сказала:

— Верту́чая ты, Марийка! Тебе б трошки подучиться, и будет совсем хорошо.

Я спросила, Катерина это про что.

Катерина пояснила:

— В тэбэ есть ход до мущин. Ты до каждого пидходышь, вроде як тилькы до нього и идэшь. За такэ вэлыка цина платыться. Хочешь, ще лучче научу?

Я поняла не про все, что сказала Катерина, хоть и поняла. Я ж уже не школьница.

Да.

Я сказала Катерине, что спасибо, что я всегда учусь делать еще лучше.

Катерина стала так. Потом пошла — так.

Катерина показывала на себе и рассказывала, вроде на уроке.

Сначала надо дойти до стола, потом наклониться наперед, не низко-низко, вроде для поклона, а вроде сейчас мужчине будешь говорить на самое-самое ухо. И так надо ставить на стол, что принеслось. Разгинаться надо не за секундочку, а вроде не сильно хочется. Допустим, если мужчина захочет еще заказать или что, так надо слушать и стоять в самый-самый притык стола.

Катерина мне показала, и у Катерины стало, что стол вперся Катерине в самый-самый низ женского места. Получилось, что Катерина вроде взяла и — раз! — местом стала на стол.

Надо понимать.

Я не селючка затурканная, и про много уже знаю. Конечно, мое лицо это открыло.

Катерина сказала, что видит про меня, что я хорошо поняла, как надо, что мужчина всегда еще умней, чем женщина, и понимает тоже.

Катерина засмеялась.

А мне стало стыдно за Катерину. Зачем Катерина так выставляется и меня хочет выставить такой же самой? Я б Катерину еще простила, если б за каждое выставление платили отдельные гроши. А гроши ж шли в кассу, а не ей в карман. Или что?

Я как могла вежливо спросила Катерину, зачем такое. Конечно, я до конца не смолчала и сказала, что если к человеку-мужчине так подходить, так он же подумает надеяться, а такое будет нечестно с моей стороны.

Катерина ответила, что разговор не про честность, а про другое и что я сама заявлюсь до Катерины и буду просить научить жить.

Потом опять было воскресенье. То воскреснье было простое, а потом воскреснье, которое и праздник тоже. 5 декабря.

Конечно, у нас в буфете все жалели, что 5 декабря получилось не вторник, было б тогда у нас два выходных подряд. У нас рабочая неделя была все дни, кроме понедельника. В понедельник буфет закрытый, потому что без выходных работать никому нельзя.

Хорошо, если б получилось так: понедельник — у нас свой выходной, а вторник — 5 декабря, День Конституции, — выходной всей-всей страны. Итого получается два выходных подряд. Конечно, для других, не с буфета, это было б не сильно хорошо, потому что получился б перебив в выходных. Но всем же ж счастье в один день и не бывает.

Да.

У нас в буфете спиртное или подобное ничего не продавалось. Ситро и лимонад продавались. Такое в буфете выпивали много. Я всегда удивлялась, что мужчины сами по себе сильно любят сладкое газированное. Мне сладкое, если пить холодное, не нравится, а когда с газом, так всегда холодное.

Я про спиртное.

У нас в буфете Галина любит переносить сплетни и россказни. Я когда Галине помогаю по работе, Галина передает мне тоже.

Галина мне еще раньше рассказала, что с некоторыми офицерами бывает, что офицеры выпивают у нас, хоть и не в самом буфете. Такие офицеры, кто знал и был уже хорошо знакомый, заходили до Дмитра, а потом уже шли в буфет.

В это воскресенье я взяла и спросила Галину, или Александр Иванович знает про выпивку у нас в Доме офицеров.

По правде, мне захотелось спросить у Галины про Александра Ивановича как человека, а надо ж было начать. Я подумала, что хорошо будет начать в день праздника с выпивки у нас в Доме офицеров.

Я себе раньше уже решила, что Александр Иванович знает про выпивку, что такие, как Александр Иванович, всегда знают и борются.

Да.

Галина сказала, что Александр Иванович про Дмитра знает и что сам туда заходит.

Я обиделась за Александра Ивановича. Конечно, это не могло быть. Первое. Александру Ивановичу выпивать нельзя по здоровью. У Александра Ивановича ж есть контузия, потому.

Я высказала Галине.

Галина мне рассказала, что так стало, когда начальником пришел Александр Иванович, что Александр Иванович, может, сам бы взял и тихенько выпил в своей комнате, а есть же Капитолина, которая сидит и высматривает за начальником вроде за шкодным котом. Капитолина наказала Валентине-уборщице, чтоб Валентина, если найдется в комнате бутылка, хоть и выпитая, так чтоб не забирать в ведро, а отдавать Капитолине. Капитолина Валентине наказала, чтоб Валентина молчала про наказ, а Валентине не смолчала. Один по одному среди коллектива и узналось. Александру Ивановичу узналось тоже и потому сделалось у Дмитра. А Дмитро хлопец хороший, с моряков. Галина мне сказала, что моряки все-все хорошие, чтоб я знала и намечала себе.

Я на моряка ничего не сказала.

Я сказала про другое.

Я сказала, что Александр Иванович не как другие, что Александр Иванович пахнет душистым мылом с одеколоном, что Галине не надо повторять сплетни.

Галина мне сказала, что когда я такая разумная, пускай я понюхаю Александра Ивановича в другом месте.

Конечно, я сильно-сильно обиделась за Александра Ивановича.

Я раньше уже обещала Галине помочь для торжественного обеда, а нарушать слово — это плохо. Я решила дальше молчать и ничего не перечить.

А Галина мне не смолчала, у Галины снутри было, что не молчалось.

Да.

Мне аж противно пересказывать своим голосом, так я скажу не своим, Галины, как оно и было.

— От ты думаешь, шо я на нього накынулася. А я правду кажу. Вин пье. Нэ самогон, а шось такэ, шо на вонькость нэ такэ вже и вонькэ. Багати пьють… Коняк — ось шо. А мылом тым закусюе, ще одеколоной закусюе. Ты його скилькы разив бачила?

Конечно, я молчала.