Алла Хемлин - Заморок

Я расстроилась, что у меня не спросили про бандита. Может, милиция не знает, что бандит? Допустим, Александр Иванович подсказал, что убил не человек. Может, милиция и думает на не человека?

Пускай убил не бандит. Кто-то ж убил.

На меня не подумают. Первое. Это не я.

Конечно, все-все наши между собой обсуждали про что спрашивала милиция и про что милиции отвечали. Мы ж друг другу свои, а не чужие. Чужим мы ничего не рассказывали, нет.

Получалось, что про бандита не спрашивали ни у кого. Спрашивали про Катерину, про мужчину, про женщину.

Получалось, что все говорили про Катерину хорошее. Про убитых покойников плохое и не скажешь.

Да.

А Надежда не была убитый покойник, потому про Надежду говорили всякое. Что Надежду бросил мужчина, который любил Катерину. Что этот мужчина раньше любил и Надежду, а потом — одну Катерину. Что Надежда могла подговорить на месть, что сама Надежда убить не могла, потому что Надежда культурная библиотекарь и тихая как человек, что Надежда сейчас лежит в больнице, лечится от самоубийства.

Нашлись такие, которые сказали, что мужчина — это наш Александр Иванович.

Нашлись такие, которые ругали которых сообщили про Александра Ивановича.

А те сказали, что если весь город знает, так и милиция тоже знает, откуда ноги пошли.

Степан Федорович сказал, что разносить бабские побрехеньки стыдно, что хватит, что надо работать.

Я работала на месте Катерины. Мне понравилось. Я считала деньги, давала сдачу, наливала чай и все-все.

В подавальщицы вызвалась Нина. По правде, Нина не подавальщица. Это ж не дай-забери. Это и быстрота, и улыбка, и отношение к человеку. Нина была без быстроты и без другого тоже.

Я тогда сильно-сильно хотела, чтоб меня увидел Александр Иванович. А Александр Иванович выписал себе отпуск за личный счет. Люди говорили, что Александр Иванович убитый горем, что не выходит с дома, что только в милицию и обратно.

Конечно, у меня сильно чесался язык спросить у наших, может, кто-то слышал про бандита. Фрося говорила, что в городе порезано много людей. Фрося ж не одна ходила на базар, все-все ходят, человек без этого не проживет.

Я себе решила, что когда меня опять позовут в милицию, я спрошу, может, хоть милиция слышала про бандита.

С дня, когда узналось про Катерину, прошла неделя.

Конечно, Катерину похоронили. В коллективе собирали, я дала, как все, — рубль.

Получилось удачно. Степан Федорович сказал, чтоб я не ходила хоронить, что пускай я буду думать про Катерину как про живую, что я молодая, что мне жить и жить, что мне еще хватит кого хоронить.

Я заплакала, сказала, что спасибо, что я уже запомнила Катерину, что еще буду помнить.

По правде, я думала, как там Катерина похоронится без меня. Я ж у Катерины всегда — первая рука. Подруги. Спутницы. Как у Веры Пановой.

Я б от себя сделала Катерине красивые похороны. Все-все, что положено. Чтоб и гроб, и крышка. Как в шоколадных конфетах у Клары Семеновны.

Наверно, у Клары Семеновны по виду такая, как крышка у Катерины, тоже была. Я не видела, а обязательно. Первое. Это красиво. По красоте пойдет за нашей красной звездой.

Это ж сколько там в середине получится рядов? Допустим, я б положила так: на низ — длинненькие и квадратненькие с начинкой. Я б длинненькие сделала в обертке с серебра, а квадратненькие — в обертке с золота, называется «фольга». Потом еще ряд — все кругленькие-кругленькие. Тут уже не обертки, а чашечки с бумажки, называется «гофрэ». У чашечек ручек нету, ни правых, ни левых. Конечно, чашечки никто не проклинал. Чашечки сделали для аккуратности — там же начинкой и вишня, и слива, и опять вишня, и опять слива, и все-все в соку, в соку, в соку………………

Меня Мурзенко хвалил, что я вся-вся в соку. Я подумала, что Александр Иванович меня похвалит за мой сок тоже………………

А потом до верха — шоколадки, шоколадки, шоколадки. Кругленькие, всякие-всякие с углами, палочки с орехом, орех в шоколаде, и изюм в шоколаде тоже. А на самом-самом верху положена карточка: «Фабрика конфет с шоколада-шоколада. А кто укладывал — люди мира не знают и не знают».

Я подумала про что кто ж Катерину под эту самую крышку уложил?

Я подумала, что я — нет. Я ж не укладывала. Я ж на производстве конфет не работаю. Я в буфете работаю. Конфеты там, а я тут.

Да.

На поминки я пошла.

Поминки устроили в буфете, после работы.

Поминки против похорон — это другое. Когда поминают, всегда кушают.

Степан Федорович всегда с еды снимает пробу и всегда говорит:

— Ну шо, полизэ у рот, чи нэ полизэ?..

Степан Федорович так варит, что всегда все само по себе лезет.

Я подумала, что на поминках человек тоже вроде пробу снимает. Полизэ чи нэ полизэ в человека еда. В мертвого ж еда не лезет. На похоронах все-все думают, что сами уже мертвые тоже. Оно ж рядом с мертвым некрасиво быть живым. А поминки сделаны, чтоб про себя узнать — мертвый или живой.

А про что Яков болтал, пускай. Я не от него думаю, я от себя.

Яков на поминках сел рядом.

В эту самую секундочку Яков полез своими руками мне в лицо.

— Изергиль, посмотри, я гроб нес, скапки позагонял… Болит, гадость…

Конечно, я обиделась и сказала:

— Яков, что вы мне! Я ж не доктор смотреть на ваши скапки! Чем я скапки вытягивать буду?

— Зубами! Рви их, фашистов! Болит сильно!

Я сказала, что надо пойти до окна, на свет.

Конечно, на свете я увидела скапки.

У меня на подоле с внутри пристегнута булавка. Первое. Булавка помогает для разной выручки. Потом. Булавка считается, что если с булавкой снутри, чтоб до тела, так тебя всегда не сглазят.

Я взяла послюнила кончик на булавке и давай подцеплять скапки с гроба.

По правде, я не переживала, что это с гроба Катерины. Я переживала, что все-все видят, как я цацкаюсь с Яковом.

Я нарочно подцепляла с выворотом.

Яков не ойкнул.

Пускай.

Вытянулось семь скапок. Яков каждую забирал и обсматривал.

По правде, вытянулось шесть. Я загадала, чтоб нашлась скапка на семь.

На семь не нашлась, так я вроде подцепила и вытянула.

Яков сказал, чтоб я показала.

Я сказала, что скапка уронилась, что я сейчас найду.

Яков сказала, что давай.

Я искала на полу и вроде нашла, взяла похожее между досками. Оно ж где между досками, там всегда.

Яков обсмотрел и кинул назад.

Я сказала, что надо помазать зеленкой.

Яков сказал, что помажет, что сейчас пускай я послюню своим языком, что я ж булавку слюнила, так еще и дырки от скапок, что такое помогает.

Конечно, я не послюнила, а пошла и села на другой конец стола.

Вела поминки Лора.

Рядом с Лорой сидел Александр Иванович и молчал на все-все, что люди говорили. Вид у Александра Ивановича был плохой. Допустим, уже не черный, а плохой.