Джон Джейкс - Север и Юг. Великая сага. Книга 1

– Какую бы внешнюю благовоспитанность и даже претензии на утонченность мы ни встречали на Юге, все это стоит на гнилом фундаменте. Фундаменте, который попирает самые главные законы – человеческие и Божьи. Отвратительная система Юга, основанная на угнетении свободной рабочей силы, напрямую зависит от ее воспроизводства. А откуда, скажите на милость, возьмутся эти новые работники, если старые вынуждены работать до изнеможения или умирают от жестокости надсмотрщиков? Новые работники приходят из тех же самых плантаций. Потому что их настоящий урожай – это человеческий урожай.

Когда публика наконец осознала, о чем говорит Вирджилия, по залу пронеслось легкое волнение. Одна женщина на балконе встала и решительно потащила к выходу свою маленькую дочь. Многие вокруг нее хмурились и шикали, призывая к тишине.

– Южные плантации – это не что иное, как фермы по разведению чернокожих. Это гигантские бордели, санкционированные и управляемые вырождающейся аристократией, которая грубо затыкает рты немногим, очень немногим землевладельцам, которые исповедуют истинно христианские ценности и пытаются протестовать против этих безумных сатиров, против их безбожной аморальности!

Вырождающаяся аристократия? Безумные сатиры? Фермы по разведению чернокожих? Джордж с изумлением смотрел на сестру, не в силах поверить в то, что услышал. Вирджилия мазала всех южан одной краской, но ее обвинения просто невозможно было применить к Мэйнам. Если только он не последний идиот и его нарочно не ввели в заблуждение в Монт-Роял. Да, в системе рабства много зла, но ничего из того, о чем говорила Вирджилия, Джордж не увидел.

Но больше всего его ужаснула реакция зала. Собравшиеся здесь люди верили каждому слову Вирджилии. Они хотели верить. А Вирджилия, как хорошая актриса, чувствовала их пылкий отклик и сама отвечала на него. Она выскользнула из-за трибуны, чтобы они лучше видели ее. Видели ее праведный гнев, ее горящий взор и дрожащие руки, стиснутые у груди.

– Даже камни возопиют от таких злодеяний! Сердце любого честного человека должно сказать «нет» грубому попиранию всех устоев нравственности! Нет! Нет! – Она откинула голову назад и, повторяя это, каждый раз ударяла себя в грудь.

Какой-то мужчина на галерке начал вторить ей, и вскоре уже скандировал весь зал:

– Нет! Нет! Нет!

Постепенно шум затих. Вирджилия снова подошла к трибуне и ухватилась за нее. Ее грудь тяжело вздымалась, на блузке выступили пятна пота. С трудом переводя дыхание, она пыталась вспомнить, на чем остановилась, и когда наконец вспомнила, с прежним пылом перешла к заключительной части. Но Джордж уже почти не слушал. Он был потрясен ее дикими заявлениями и той готовностью, с которой толпа приняла их.

Очевидно, его сестра просто нашла способ выплеснуть давно подавляемые эмоции. Было что-то непристойное в том, как она выставляла себя напоказ перед сотнями зевак. Ее речь была сексуальной, а стиль – почти разнузданным, когда она объявила, что нормы морали требуют немедленных действий против ферм по разведению чернокожих.

– Они должны быть сожжены! Уничтожены! Стерты с лица земли! Вместе со своими владельцами!

Джордж вскочил и вышел из ложи, в спешке опрокинув стул. По лестнице он спускался почти бегом, мечтая как можно скорее оказаться на улице и глотнуть холодного свежего воздуха. Добежав до первого этажа, он почувствовал, как содрогнулись стены. Это громовыми аплодисментами и топотом ног зрители приветствовали завершение речи Вирджилии. Джордж заглянул в аудиторию через ближайшую дверь.

Весь зал стоял. Вирджилия на сцене замерла, откинув голову назад. От напряжения и резких жестов ее волосы растрепались, одежда пришла в беспорядок, но ее это не беспокоило. Лицо Вирджилии сияло самозабвенным восторгом, выражая полнейшее счастье. Джордж отвернулся, почувствовав тошноту.

Выйдя на воздух, он несколько раз глубоко вздохнул, наслаждаясь падающим снегом. Конечно, нельзя было не признать, что речь Вирджилии произвела впечатление. Но согласиться с ее бездоказательными выводами он никак не мог.

Выступление сестры глубоко оскорбило Джорджа, и не только своим содержанием. Да, Вирджилия была взрослой женщиной и сама отвечала за свои поступки. И все же, глядя, как беззастенчиво она выставляет себя перед публикой, он испытал сильнейшую неловкость и досаду. Несмотря на внешнюю благопристойность, вся ее речь была насквозь пропитана совершенно возмутительной чувственностью. И это позволяло ей говорить о таких вещах, о которых ни одна женщина, да и не один мужчина тоже не осмелились бы даже заикнуться в приличном обществе.

Но больше всего Джорджа смутило не это. У него возникло стойкое ощущение, что Вирджилию вовсе не так беспокоила защита нравственности, как она об этом заявляла. Она просто получала удовольствие от всего происходящего.

Что по-настоящему испугало его, так это вопли и восторги толпы. Только сейчас он со всей ясностью понял, насколько вопрос рабства расколол американское общество. И не важно, из благородных побуждений или нет Вирджилия исказила факты, – ее воззвание к правосудию превратилось в омерзительный, даже пугающий призыв к жестокой священной войне. И воинов для этой войны в зале нашлось предостаточно. Стоя у входа, Джордж все еще слышал их истошные крики, требующие крови южан.

Еще в поезде он твердо решил, что вся вина целиком лежит на южанах с их разрушительной спесью. Сегодняшний вечер преподал ему страшный урок. Теперь он совершенно точно знал, что заблуждался.

За какой-то час он полностью изменил мнение о северных аболиционистах, потому что Вирджилия явно нахваталась идей у других членов движения. Сколько же из них больше заинтересованы в противостоянии, чем в разрешении проблемы? Сколько взращивают ненависть вместо здравого смысла? Джордж вовсе не собирался одобрять рабство или оправдывать Мэйнов из-за того, чему стал свидетелем на этом собрании. Но он впервые поверил, что для негодования Мэйнов вполне может быть причина, как они и утверждали.

Может ли дружба людей из столь разных частей страны, дух товарищества, рожденный в общих тяготах, выдержать такое страшное давление? Достаточно ли у людей и у всей нации воли к добру, чтобы преодолеть те безумные страсти, которые уже спущены с поводка, как только что продемонстрировала его сестра?

Резкий порыв ветра смел снег с козырька над входом, у которого стоял Джордж. От неожиданности он вздрогнул. Снегопад усиливался, скрывая ближайшие огни городских фонарей. Будущее теперь виделось ему в гораздо более мрачном свете, чем он когда-либо мог вообразить. Он на мгновение представил себе страну, которую проблема рабства истязала до тех пор, пока она не разлетелась на куски, словно хрупкий чугун под ударами молота.