Владимир Афиногенов - Конец черного темника

Великий князь велел остановиться. В овраге лежали не только трупы в посконных рубахах и синих в полоску штанах, но среди них находились и убитые ордынцы, с кривыми ножами и персидскими круглыми щитами, — Мамай так спешил домой, что даже не убрал своих. В этом месте, судя по всему, произошла не просто резня, а настоящая битва, потому что там и тут валялись топоры, косы, ослопы — оружие смердов.

Дмитрий подозвал к саням старика, дал ему хлеба и спросил, кто эта женщина. Старик ответил, что это жена сельского кузнеца, татары двум её детям — мальчику и девочке — на её глазах отсекли головы, а мужа сожгли заживо прямо в пылающем горне. Мужики, вооружившись кто как мог, бросились на татар, кого успели убить убили, и сами были зверски порублены. Село выжгли, и уцелели лишь те, кто затем спрятался вон в том лесу, — старик при этом показал рукой на гряду деревьев, — до которого не дошёл Мамай, повернув своё войско назад. А эта женщина сошла с ума и вот уж который день топчется возле убитых без еды и сна...

Дмитрий приказал раздать оставшимся жителям села хлебы и ковриги и сам молча смотрел на жадно жующих детей, стариков и старух, на их блестевшие глаза, из которых на него глядели отчаянная скорбь и ужас...

Потом медленно повернул голову к Пересвету, сидевшему на облучке саней и державшему в опущенных руках вожжи, и сказал:

— Пересвет, мы доверили тебе тайну скрытого кремлёвского хода... Отца Родиона я знаю, потому доверяю и его сыну... Бренк — мой товарищ с детства... Слушайте, что я хочу вам сказать, — видя, что Бренк пытается ему возразить, поднял руку ладонью вперёд. — Молчи! Я хочу, чтобы мои слова стали известны отцу Сергию... Я говорил ему, что пойду на Орду. Это было на заре, когда свободно и громко звенели колокола... А к вечеру того дня я стал сомневаться в своём решении — одолею ли такую силищу? Не о себе пёкся, о народе русском, и не себя жалел в случае поражения, а его. Что с ним будет тогда?! И будет ли вообще народ русский на земле?.. Вот о чём думал. И вы помните: и ты, Бренк, и ты, Пересвет, как, видя моё колебание, отец Сергий во время молитвы ушёл за алтарь и пробыл там в уединении очень долго. А потом вышел и, обращаясь ко мне, сказал: «Дмитрий! Се зрил твою победу над врагом...» Этими словами он старался укрепить мою веру. Да... А теперь, после того, что увидел, услышал, от меня отлетели прочь даже самые малые сомнения... Прочь! — В голосе великого князя появилась сталь. — По убиенным плачет земля, по младенцам и жёнам, в куски изрубленным, по разрушенным городам нашим и сёлам. И мы должны отомстить! — Глаза Дмитрия налились кровью, как у дикого зверя перед жестокой схваткой, пальцы его стали судорожно царапать металл на панцире, ища кинжал.

Бренк вдруг крикнул что было сил Пересвету: «Гони!» Встречный сильный ветер охладил великого князя. Дмитрий Иванович откинулся назад, успокаиваясь.

У Рановской засеки встретил сторо́жу. Завидев монахов, старший сторожи, завидного сложения воин с чёрной окладистой бородой, обернулся к десяцкому и проговорил:

— Чернецов проводи в дубовую башню, я скоро к ним буду, — и кинул быстрый острый взгляд разведчика на Дмитрия Ивановича и на дружинника Игнатия Стыря.

Иноки заканчивали трапезу и вытирали руки белыми полотенцами, когда вошёл старший и низко поклонился великому князю:

— Дмитрий Иванович, кланяется твой воин, назначенный тобой в сторожу старшим на Рановской засеке, и от всех моих воев-разведчиков низкий поклон тебе тоже... — но, узрев, на лице великого князя недовольные складки на лбу, тут же выставил вперёд левую руку. — Княже, кроме меня и Карпа Олексина, никто тебя не узнал, могу поклясться за это на святой иконе, а у Карпа признание взять — легче из камня воду выжать... Ты сам об этом знаешь... О приезде вашем и предупреждён был, — завидя в глазах великого князя удивление, старший продолжил: — Воевода Боброк нарочного ко мне прислал и велел встретить вас... Сказал, что чернецами едете. Хотел навстречу вам Олексина выслать, да поостерёгся подозрения: отчего, мол, сторо́жа монахов встречать выехала, не знатный ли какой человек среди них находится... Знаю, среди вас есть с посохом, благословенным самим Радонежским, чернец Пересвет, коему все пути по Дону известны и пути на Рясское поле, но предлагаю взять в попутчики моего Карпа Олексина — пригодится, шельмец. Мы его тоже в чёрную рясу оденем и клобук на глаза надвинем: он и молитвы знает — чем не монах истинный... — улыбнулся старший сторожи.

— Ладно, ладно, — поспешно сказал Дмитрий, покосившись на Пересвета, — вы тут поставлены не молитвы учить, а глазами и ушами Московского княжества быть и за всякую весть, далёкую от истины, головой отвечать.

— Знамо, князь...

— Ну добре. А теперь подойди ко мне, Андрей Попов, обниму тебя, почитай, с самого Покрова не виделись, да рассказывай, что на границе Дикого поля деется...

— Княже, — начал Андрей Попов, — как ушёл со своим войском Мамай за Рязань, спалив её снова дотла, вернулся из мещёрских болот Олег Иванович и зачал опять Рязань отстраивать: но каменные дома, у коих крыши обгорели, а сами остались целыми, разбирают, и камни возят за двадцать вёрст от Рязани, — и уж стали стены класть из них да глинобитные печи ставить в том месте, которое Солотчей прозывается. Уж не каменный ли кремль рязанский князь строить задумал по примеру нашего?.. Пока слухи это, потому и в Москву ничего не писал.

— Что там Олег задумал насчёт каменных стен — его дело...

— А не скажи, Дмитрий Иванович, — прервал великого князя старший сторожи, — тут одна вроде малость, а есть... Олег Иванович, как тебе ведомо, княже, не раз Москву хулил, доносили, и ты знаешь об этом, что будто даже грозился на тебя за то, что Москва его оборонять не хочет и что-де будто бы он келарь у твоего амбара... А раз так, то намерен он заодно с ворами, то есть с ордынцами добром поживиться... А почему в таком разе Олег Иванович начал каменную стену возводить на высоком берегу Старицы, что впадает в Оку, со стороны Москвы?..

— Вот об этом узнать надобно, — призадумавшись, ответствовал Дмитрий-князь, — и насчёт слухов про союз с ордынцами всё проверить... А посему посылай Карпа Олексина не с нами, а в Рязань, и пусть он возьмёт из моей свиты Игнатия Стыря, которого ты знаешь хорошо... Да прихватите вот этого молодого человека, который уже в пути проявил себя, — Дмитрий кинул взгляд на Якова, а потом на задушенного волка.

— Добре, — с улыбкой взглянул Попов на засмущавшегося Якова.

— Вести от них мы будем ждать на Рясском поле, — заключил московский князь.

— Будет сделано, Дмитрий Иванович. Не впервой Олексину секретные вести добывать... И на сей раз, дай Бог, тоже добудут... А теперь ещё вот что, княже: объявились в наших местах ордынцы, думали, не разведчики ли Мамаевы?.. И с ними видели русского, верхом на медведе, как и медведь, заросшего волосьями рыжими, взгляд, как у чародея, вроде как не в себе... Да узнал от верных людей — ватажники это, и главный у них — бывший темник Булат, что растерял свою тьму на Воже и, боясь гнева Мамая, остался в скопинских лесах с сотней не добитых тобою, княже, ордынцев и занялся разбоем.