Майя Лунде - История пчел

— А кстати, я там к Робу с Нелли заглянул, — вспомнил он.

— Вон оно что.

— Как там этот городишко называется — Галф-Вилладж?

Так вот как, значит. Везде успел. Даже в раю побывал.

— Галф-Харборс.

— Да, точно! Тебе они тоже рассказывали! Галф-Харборс, верно. Видел их новый дом. Прямо на берегу канала. У них и гидроцикл есть. Том меня прокатил разок. И мы даже дельфинов видели, представляешь!

— А ты уверен, что это дельфины были, а не дюгони?

— Нет… Дюгони? А это кто вообще?

— Роб и Нелли все уши про них прожужжали. Что у них прямо перед домом дюгони плавают.

— Ух ты. Нет. Никаких гоней я не видал. Ну неважно. Им там неплохо живется. Отличное местечко.

— Да, наслышан.

Двигатель у одного из фургонов заревел — видно, кто-то из водителей не выдержал. Однако Гарет и ухом не повел. Очень в его духе. Я переступил с ноги на ногу, но он не сдвинулся с места, словно вообще не собирался уходить.

— Ну а ты-то, — он снял очки и посмотрел на меня, — поедешь куда-нибудь?

— А как же, — ответил я, — много куда. Уже через две недели. В Мэн.

— Черника, как обычно?

— Да, черника.

— Тогда, может, увидимся еще. Я тоже в Мэн собираюсь.

— Ясно. Да, тогда увидимся. — Я попытался растянуть губы в подобие улыбки.

— Ферма Вайт-Хилл — не знаешь, где это? — Он запустил руку под бейсболку и почесал голову. Его кожа под тонкой сеткой бейсболки казалась зеленой.

— Нет, — ответил я.

Это была самая большая ферма в окрестностях. Где она находится, было известно всем, даже собакам и грудным младенцам.

Гарет ухмыльнулся — понимал, что я хитрю. А потом он наконец двинулся к фургону, но по пути повернулся, снял бейсболку, отвесил мне шутливый поклон, залихватски подмигнул и лишь затем залез в кабину.

Они исчезли за поворотом, но облако пыли долго еще застилало солнце.

Мы с Гаретом вместе ходили в школу. Он был самым настоящим размазней — ел много, спорт не уважал, да еще и мучился от экземы. Девчонкам он не нравился. Да и нам, пацанам, тоже. А Гарет почему-то проникся особо теплыми чувствами именно ко мне. Может, потому, что я не опускался до того, чтобы гнобить его. Я вроде как понимал, что он тоже человек. Да еще и мама — она постоянно мне вдалбливала, что, мол, «надо относиться к другим по-доброму, особенно к тем, у кого мало друзей». Это как раз про Гарета сказано — друзей у него почти не было. Но мама моя свое дело туго знала: когда в голове у тебя постоянно звучит ее голос, не остается ничего, кроме как стать добрым. Мама даже заставила меня пригласить его к нам в гости пару раз. Гарет тогда пришел в дикий восторг. Мой отец повел его показывать ульи, и Гарет все выспрашивал и допытывался, его прямо распирало от любопытства. В отличие от меня. Или, точнее, я этого никогда не показывал. Ну а отец мой, естественно, все ему растолковывал и объяснял.

К счастью, в старших классах наши пути разошлись. Точнее, тогда мне стало легче улизнуть от него. У меня сложилось впечатление, что Гарет с головой ушел в учебу и работу. Он устроился продавцом в скобяную лавку и уже тогда начал копить деньги. Со временем он сбросил вес и купил лампу, как в соляриях, благодаря которой экзема исчезла, а кожа приобрела золотистый оттенок. Должен признать, выглядеть он стал неплохо.

Еще ему удалось найти себе довольно милую жену. После школы Гарет купил клочок земли, и угадайте, чем он занялся? Ну естественно, пчеловодством. Дело шло как по маслу. Видать, у Гарета и впрямь было чутье. Время летело, ульев у него становилось все больше, жена рожала детей, красивее, чем Гарет когда-то, по крайней мере, экземы у них не было. А сейчас он стал большой шишкой. Одной из самых больших в городе. По воскресеньям он сажал свою семью в здоровенный немецкий внедорожник и ехал в загородный гольф-клуб. За возможность топтаться на поле в любую погоду и бить клюшкой по мячу Гарет платил восемьсот пятьдесят долларов в год. Да-да, я узнавал, сколько это стоит.

Гарет отстегнул деньжат и на новую городскую библиотеку. Там даже повесили блестящую латунную табличку, и на ней все желающие — а таких находилось немало — могли прочесть, что местные жители выражают глубокую благодарность «Пчеловодческому хозяйству Грина» за финансовый вклад в строительство библиотеки.

Месть изгоя, вот как это называется. А мы, кто был в школе не изгоем, а обычными подростками, стояли и смотрели, как Гарет с каждым годом богател.

Каждому пчеловоду известно, что настоящий доход идет не с продажи меда. И не меду Гарет должен сказать спасибо за сколоченное состояние. Реальные деньги пчеловоду приносит только опыление. Без пчел сельское хозяйство обречено. Бесконечные ряды цветущих миндальных деревьев или поля черничных кустиков — все это гроша ломаного не стоит, если пчелы прекратят переносить пыльцу с цветка на цветок. За один день пчелы способны продвинуться вперед на несколько миль. Облететь тысячи цветов. Без них цветы были бы такими же беспрокими, как участницы конкурса красоты. Во время конкурса посмотреть на них приятно, но пользы никакой. Когда пчел нет, то и плодов тоже нет, а цветы просто вянут, и все.

Гарет с самого первого дня делал ставку на опыление. И пчелы его вечно путешествовали по стране. Всегда в дороге. Я читал, что они этого не любят и что им все эти разъезды вредны, но Гарет утверждал, что пчелы ничего не замечают и в его ульях царит такое же спокойствие, как и в моих.

В пчеловодстве Гарет был пришлым, чужаком — возможно, именно поэтому он и занялся опылением. Он чуял, откуда ветер дует, понимал, что маленькие семейные пасеки наподобие моей, где уклад не менялся на протяжении многих поколений, золотой жилой не назовешь. Они и прежде-то особой прибыли не приносили, а сейчас и подавно. Инвестиции, даже самые незначительные, ложились на наши плечи неподъемной тяжестью, и мы существовали лишь благодаря снисходительности сотрудников местного банка, которые не всегда строго отслеживали сроки выплаты кредитов и верили, что пчелы и в следующем году не подведут. Они верили, когда я убеждал их, что дешевая китайская дрянь, называемая медом, которой с каждым годом становится все больше и больше, не представляет для нас никакой угрозы и что следующей осенью мы отлично все продадим. Что деньги рекой потекут, прямо как прежде.

Все это было враньем. И поэтому мне ничего не оставалось, как пересмотреть подход. Поучиться у Гарета.

— Хочешь, я помогу тебе? — спросила Тильда, остановившись в дверях. В руках она держала бритвенные принадлежности и зеркало.

— Ты можешь порезаться о лезвие, — ответил я.

Она кивнула. Тильда, как и я сам, знала, что проворства ее рукам недостает.

Немного погодя она вернулась и принесла таз с водой для умывания, мыло и расческу. Разместив это все на тумбочке, она придвинула ее к кровати, чтобы мне было удобнее. Последним Тильда поставила на тумбочку зеркало и замерла, когда я взял его в руки. Неужели она боялась, что собственное отражение настолько ужаснет меня?