Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

Сотник Ярун, пожилой опытный воин из княжеской дружины, поздно заметил, что с конём Ивана неладно. Подъехал, спешился. Бегло осмотрел конскую ногу, нахмурился, повернул сердитое лицо к Ивану:

— Ну что, воин? Загубил коня?

— Так я что? — оправдывался Иван. — Я лечил, как подсказали... Подорожника ему туда...

— Самому бы тебе так! Ещё конь есть? — продолжал сердиться Ярун.

— Нету. Одного взял.

— Его бы сразу отпустить, он бы своей травки пожевал — глядишь, и прошло бы. Почему сразу мне не доложил?

Иван пожал плечами. Докладывать такому человеку, как Ярун, о пораненной конской ноге?.. В своей же сотне, состоящей из подобных Ивану киевских мастеровых людей, никто его не надоумил.

Ярун отвёл Ивана Вместе с конём на обочину, разбинтовал ногу, поковырялся в гноящейся ране пальцем. Неожиданно ухватил там что-то, сунул Ивану прямо под нос:

— Видал?

На ладони сотника судорожно извивался, ища, куда бы спрятаться, маленький белый червячок.

— И копыто сбилось. Ты когда-нибудь ноготь себе сбивал, охломон ты этакий?

— Приходилось.

— Ну вот, и коню так же больно. Эх, вы, гончары да плотники! Коня пуще себя беречь надо. Конь в бою — первый тебе товарищ. А куда с ним, таким, теперь? Он завтра на эту ногу и наступить не сможет!

Ярун ещё долго ругался, поглядывая на Ивана, стоявшего с убитым видом. Тому и вправду было обидно, да ещё и тоска по дому нахлынула.

Что-то война, о которой так долго думалось, вышла совсем другой. Не война, а бесконечная дорога к ней, длинные переходы, уже и со знакомыми говорить не хочется, даже от скуки — обо всём уже переговорили. А теперь и без коня остался. Может, зря всё это затеяли князья? Ей-богу, как хорошо было бы: прискакали бы от князя Мстислава Романовича вестовые, оповестили бы — мол, всё отменяется, поворачивай назад, ребята! Бросил бы и коня, и всё, что в обозе оставил, побежал бы пешком до самого Киева, до своей слободы. Что-то сейчас Аринушка поделывает? Сыночки? Каковы в кузне дела? А только никто не прискачет, не отменит войны, до которой ещё, может, месяц добираться.

В это самое время как раз и прокатилось по войску, растянувшемуся вдоль дороги:

— Привал! Привал! К Варяжскому острову подходим! Останавливайся, разбирайся по своим!

Вслед за этими криками проскакал княжеский вестовой — туда, в конец войска, подгонять отставших.

Привал так привал. Ярун сразу же забыл и про Ивана, и про коня, убежал вперёд к своей дружине.

Там, впереди, наверное, давно разбили стан те, кто всех обогнал в походе. Уже можно было и отсюда учуять запахи и звуки войскового стана — дымки от костров, смешанные с запахами ухи и каши, отдалённые голоса, стук топоров по дереву. Скорее бы дойти, остановиться, упасть в траву и заснуть, чтобы хоть ненадолго отвлечься от тяжёлых мыслей. Да не дадут. Если привал надолго, то найдётся работа. И воду носить, и дрова. А ночью в дозор пошлют, как провинившегося.

Иван повёл коня, неловко подпрыгивавшего на трёх ногах. Впереди можно было видеть, что лес расступается, открывая широкий луговой простор, уже белевший походными палатками, пестревший многолюдьем и пускавший в небо дымки. Сотня Ивана давно ушла, вот теперь задача: ищи её.

До общего стана он вскоре добрался. Конь, ведомый им за поводья, иногда нечаянно задевал больным копытом о кочку и тогда болезненно всхрапывал. Искать своих пришлось, пробираясь мимо чужих людей, и Иван всякого наслушался — от сочувственных слов, вызывавших комок в горле, до явных насмешек, отдававшихся в груди приливами злобы то ли на шутника, то ли на самого себя. Он блуждал меж расположениями полков, не догадываясь поискать взглядом киевские знамёна и двигаться в их сторону.

Наконец его окликнули. Иван обернулся. К нему шёл знакомый из его сотни, Петрилой звали.

— Пошли скорей! Там тебя человек дожидается, от самого будто князя!

Действительно, его ждали. Человек точно был от князя, а иначе откуда бы ему взять такую в лице надменность и раздражённый голос: у него-де и поважнее дела есть, а он тут принуждён заниматься пустяками.

— Ага, — кивнул человек, увидев Ивана, ведущего трёхногого коня. — Вот ты-то мне и нужен. Давай одра своего. Сотник Ярун приказал. А себе возьмёшь вон того — рыжего с белым пятном. Понял?

Иван увидел у наспех сколоченной коновязи нескладного рыжего конька с белым боком. Не забыл, значит, про него Ярун. Ну что же, обменяемся. Он начал быстро снимать упряжь и седло со своего коня.

— А как тебя потом найти, земляк? — спросил он гордого человека. — Ты сам-то кто будешь?

— Я-то кто буду? — передразнил Ивана человек, словно не знать, кто он такой, было последним делом. — Я буду помощник княжеского конюха. Понял?

— Понял.

— А одра твоего лечить приказано. В войске ещё больные кони есть, вот его с ними и оставим. На обратном пути заберёшь. Смотри только — с этим конём не дури! Я его потом лично осмотрю!

И увёл трёхногого, ни разу даже не оглянувшись. Весьма гордый и важный человек.

Первым делом, пока не впрягли в работу, Иван сходил познакомиться с новым боевым товарищем, как выразился сотник Ярун. Вроде ничего был конёк, но уж больно равнодушный какой-то, на Ивана едва посмотрел и снова отвернулся, словно ушёл в свои мысли. Ну и ладно, зато не слишком горячий, с которым хлопот не оберёшься.

После этого, конечно, Иван ждал от начальства какого-нибудь поручения, но не дождался. Сам же напрашиваться не стал — недолгая воинская служба сумела быстро научить главным заповедям: от работы не бегай, но и не ищи её без особой надобности. Больше спи — быстрее время пройдёт да и телу больше пользы будет. И так далее.

Последней мудростью Иван не замедлил воспользоваться. Над котлами, повешенными на треногах, ещё только начинали колдовать кашевары, а значит, обед обещал быть не скоро. Он выбрал незанятое место в тени палатки на траве, подстелил кафтан, лёг, натянув рубаху на голову, и почти сразу заснул. Иван ждал, что ему тотчас же приснится родной дом с домочадцами, а то и ещё лучше — их последняя ночь с Ариной. Но вместо этого увидел снежную дорогу с лежащими кое-где конскими яблоками и себя, влекущегося на верёвке за треклятым немцем Готфридом — в рабство, а сзади белобрысый купец всё ещё подбирал с дороги серебряные ногаты, которыми за Ивана было заплачено.

Сон был такой пронзительности и остроты, что Иван сразу же пожелал проснуться, но едва он попытался это сделать, как грозный окрик Готфрида вновь заставил его предаться злым воспоминаниям. Мелькнули перед глазами картины жизни в невольничьем посёлке, только там вместо «фрау» была строгая и постаревшая Арина, а потом он уже, как бы со стороны, увидел себя, бегущего к русскому войску, чтобы предупредить своих, но ноги совсем не слушались и голоса не было. Иван кричал, но никто из русских даже не посмотрел в его сторону.