Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

Рассудив, что в случае опасности Удалой обязательно прислал бы гонца, Олёшка решил, что к вечеру надо ждать князей с их полком обратно. Видимо, сегодня, как и в предыдущие дни, ничего не произойдёт.

Монголы появились неожиданно.

Раньше всех их приближение почуяли кони: запрядали ушами, прислушиваясь к ещё неразличимому для людского слуха дальнему топоту множества копыт. Потом, когда топот стал слышнее, заволновались и половцы. Они падали на траву, прикладывали уши к земле, слушали.

Можно было и так подумать — это, мол, возвращается князь Мстислав. Но половцы в один голос стали утверждать, что стук копыт какой-то чужой, да и зачем князю, возвращающемуся в свой стан после целого дня скачки, гнать людей с такой скоростью?

Некоторые из половцев поспешили к коням, забирались в сёдла. Топот становился всё различимее.

Микулич заволновался: надо было что-то приказывать, но что? И пока он собирался с мыслями, из-за пологого взгорка, поднимавшегося неподалёку, вылетел и сразу огласил окрестности визгом большой монгольский отряд.

Олёшка страшно закричал, стал собирать свой полк, пытаясь выстроить его и вести половцев навстречу врагу. Его послушалось немного народу — всего несколько десятков человек. Да и то, поскакав за своим начальником, они и полпути не доехали до противника — повернули и кинулись бежать.

Им удалось оторваться от преследователей, потому что монгольское войско ненадолго остановилось — позабавиться. С монголами съехался лишь один Олёшка Микулич.

Его мигом окружили.

Монголы кричали ему что-то, смеялись, закидывая головы. А он, озираясь, крутился на коне с мечом, зажатым в руке, — и не понимал, почему вдруг остался совсем один среди множества врагов, впервые им виденных. Вокруг были только чужие, оскалившиеся в смехе, лица. Всё остальное куда-то исчезло, не осталось ничего, кроме раскосых монгольских лиц и мохнатых конских морд.

Ему уже махали приглашающе: что же ты, нападай! Науськивали сами на себя. Сужали постепенно круг, дотягивались концами копий до коня, подкалывали его, чтобы шибче подпрыгивал. Вырваться из этого смертельного круга было нельзя.

Тогда Олёшка, выбрав из всех смеющихся лиц самое ненавистное, сжал зубы и бросился на него, движимый одной только надеждой — что сможет в последнем безрассудном броске дотянуться.

Но не дотянулся. Сразу три коротких копья проткнули ему грудь и шею. Микулич даже боли не почувствовал — одно бессилие, видя, как меч выпадает из непослушных пальцев, а хохочущее лицо монгола, кривясь в гримасе смеха, уходит куда-то вверх, вверх — и навсегда.

Добив забавного русского, монголы пошли дальше. Лавиной понеслись они мимо брошенных повозок, вдогон бежавшим с поля битвы половцам.

Если бы половецкие ханы Котян и Бастый смогли управлять своими людьми, если бы сами половцы, оставившие воеводу, не обезумели от страха, то вполне могли бы ещё спастись. Отступая, куманы могли взять немного в сторону, чтобы подойти к Калке не в том месте, где расположился русский стан. Они, спасая себя, могли дать русским увидеть, что монголы преследуют своих союзников, дать общему войску хоть немного времени на то, чтобы собраться. Русские, ведомые князьями, могли ударить на монголов сбоку. И битва сложилась бы совсем не так, как она сложилась.

Но половцы, обезумев от страха, не разбирая дороги, на полном ходу влетели в ничего не ожидавших! русский стан.

Там мало кто бодрствовал в этот послеобеденный час. Поднялся дикий переполох — никто не понимал, что происходит. Все метались беспорядочно, разыскивая своих коней, оружие, брони. Все натыкались друг на друга, падали, поднимались на ноги и снова падали, сбитые с ног конными половцами. В оглушительном шуме нельзя было расслышать приказов воевод, нельзя было разыскать своих. Всё перемешалось в пыли, стонах и ругани.

А половцы, лучше других понимавшие сущность происходящего, отбивали у русских коней. Попутно грабили всё, что попадалось под руку.

Это ещё больше усилило суматоху. По всему становищу завязывались схватки. Озверевшие и испуганные люди не понимали — на кого нападать, от кого обороняться? Многие, не найдя в общей толчее своего оружия, бежали в открытую степь: хоть бы со стороны поглядеть, что делается. И тут двумя большими отрядами, с двух сторон на разорённый стан налетела монгольская конница. Началось безжалостное избиение.

Смоляне, черниговцы, куряне — воины, собравшиеся сюда со всех концов русской земли, гибли сотнями, не успевая нанести врагу и одного удара. На своих маленьких, вёртких лошадках монголы носились по становищу с такой же лёгкостью, с какой рыбы плавают в воде.

Они не встречали никакого сопротивления, и русские воины, мечущиеся как зайцы в загоне, падали и падали на землю с разрубленными головами, утыканные стрелами, раздавленные копытами коней. Часть монголов отделилась от своих и выехала в степь. Там большая предстояла потеха — рубить безоружных людей, всех до единого. Скрыться от неминуемой смерти удавалось лишь тем, кто сумел поймать себе коня и влезть на него. Из-за этих коней русский бил и убивал русского, если не удавалось найти никакого оружия, то вцеплялся зубами во вчерашнего соратника. Это очень веселило монголов.

Те же, кто остался пеший, погибли все до одного.

В оглушительно короткое время, словно убитое потусторонней силой, перестало существовать войско, столь долго и тщательно собираемое. Великая сила русской земли за считанные мгновения превратилась в беспорядочную, гонимую страхом толпу, и толпа эта ничего не могла сделать, чтобы что-то противопоставить монгольской силе. Быстро и неотвратимо она погибала.

Но всё же отдельным отрядам удавалось вырваться из кровавой сутолоки.

Немногочисленные, они рубили монголов, вставших у них на пути, и уходили в степь, бежали туда, откуда пришли — до самого спасительного Днепра. О, до него ещё надо было добраться! Скакать несколько дней, не имея возможности сменить усталого коня. Но там, за Днепром, было единственное спасение!

Монголы, похоже, понимали это не хуже русских. Конница их пошла вдогон беглецам. В растерзанном стане больше не осталось живых воинов, убивать было некого. А добыча, которая в изобилии лежала теперь без хозяев, и так никуда не уйдёт.

Русское войско было уничтожено — но не всё! Победа ещё не была полной: стоявший со своими полками в стороне от разбитого стана, в хорошо укреплённом убежище, отчаянно и дерзко сопротивлялся киевский князь Мстислав Романович.

На высоком берегу, на холме, запутанном снизу густыми дебрями, вместе с зятем, князем Андреем Ростиславичем и князем Александром Дубровецким он удачно, нанося противнику большой урон, отражал все наскоки визжащих от злости монголов. Занявший круговую оборону, Мстислав Романович был единственным, кто встретил врага как положено.