Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

В ответ раздался такой дружный рёв, что вздрогнули и затрепетали стенки шатра. Перекрывая шум, великий князь напряг горло, насколько было возможно:

— Наружу! Все наружу! Войско поднимайте, буду с людьми говорить!

Он первым вышел из шатра под хмурое, сыпавшее даже не снегом, а какой-то липкой моросью небо. Сразу увидел, что в стане возникло оживление — люди услышали шум, доносящийся со стороны княжеского шатра, и собирались, подходили поближе, чтобы узнать, в чём там дело. Юрий Всеволодович, чувствуя за спиной шаги множества ног — то сотрапезники присоединились к своему государю, — направлялся к войску, высматривая, откуда бы ему произнести речь. Долго не выбирал, чтобы не остыть на холодке, взобрался на чьи-то сани. Приближённые уже разбежались по всему стану — созывать людей. Немного подождав, чтобы побольше собралось народу, Юрий Всеволодович начал говорить. Ярослав тоже влез на сани и стоял рядом, слегка покачиваясь.

— Братья! Суздальцы и владимирцы! Муромские люди! Завтра будет у нас битва великая! Будьте к тому готовы и не бойтесь! Вам в руки товар сам пришёл, и ходить за ним далеко не надо! Всё вам, братья, достанется — и кони, и брони, и оружие, и припас! Только в полон чтоб никого не брали вы! Кто человека живьём возьмёт — сам убит будет! Хоть у кого и золотом будет шито оплечье, и того бей до смерти — двойная от нас награда будет за это! А кто из полку убежит, да поймаем его потом — того прикажем вешать! На кол осиновый сажать прикажем того! Ну а если кто из князей попадёт вам — бейте их тоже, не смотрите! Все ли меня слышали?

— Все! Все слышали! — прокатилось по огромной толпе, которая продолжала прибывать.

— Согласны все ли?

— Даём согласие! Согласны! Веди нас, княже! — понеслось в ответ.

Ратники вынимали мечи из ножен, потрясали ими в воздухе. Многие — очень многие — были пьяны, великий князь, хоть и сам был нетрезв и возбуждён собственной речью, заметил это. Ладно, пусть! Главное, чтобы к завтрашнему дню все были готовы. О том дать распоряжения сотникам.

И послать! Немедленно послать к Мстиславу Мстиславичу! Юрий слез с саней и пошёл к шатру — оттуда удобней было давать дальнейшие распоряжения.

Ещё до темноты было далеко, а уже с братом Ярославом, его и своими начальными людьми урядились насчёт завтрашнего. Место для битвы было выбрано большинством — широкое поле возле реки Липицы. Пир, шумно начавшийся, как-то сам собой закончился. Посольство из трёх человек убыло в стан Мстислава Мстиславича — к Юрьеву, где он находился. Примет ли Удалой приглашение идти к Липице, должно было стать известно уже к ночи.

Большинство из тех, кто пировал с князем, разошлись по своим полкам приводить людей в чувство. Слуги быстро убирались в шатре, выносили лишние столы, опускали и закрепляли полсть. Вскоре шатёр принял прежние очертания и привычный вид. С великим князем остались братья да Борис Юрятич — бодрствовать и дожидаться ответа от Мстислава Удалого.

Чтобы скоротать время и отогнать дрёму, Юрий Всеволодович потребовал принести несколько листов пергамента и чернил — писать грамоты, определяющие, каким образом будет русская земля поделена после победы над врагом. После нынешней речи великого князя ничего другого, кроме победы, ему не оставалось. Снова принялись делить — кому что. Поначалу вроде бы и в шутку для всех. Да не для князя Святослава. Тот пользовался случаем и норовил, кроме обещанного ему давеча Киева, оттяпать и Смоленск, и Чернигов, и Переяславль южный. Тут и Ярослав распалился, не выдержал, стал спорить с младшим братом. Вслед им делёжкой увлёкся и сам великий князь, и братья даже немного повздорили из-за будущих своих уделов.

Но спор этот был не злой, приятный даже. Чего злиться и жадничать понапрасну — вон её сколько, русской земли! И вся — наша!

В конце концов Смоленск оставили за Святославом, Киев за ним же. Чернигов пока решили не трогать, оставить так, чтобы не обижать и без того ослабленных князей Ольгова племени. Забыв, что ослабленными Ольговичей сделал не кто иной, как князь Мстислав Мстиславич.

Галич и Новгород достались Ярославу. К владениям же великого князя Юрия Всеволодовича прибавлялись и Ростов, и Рязань, и все земли от Рязани к югу и от Ростова к северу. О том и были составлены грамоты по всем правилам. И каждая была скреплена великого князя печатью на красном воске.

А когда стояла глубокая ночь, к шатру прибыли послы с ответом от Мстислава Мстиславича. Он сообщал, что к Липице выступает немедленно, несмотря на неподходящее ночное время.

Город, куда привезли Ивана чухонцы вместе с возом лисьих, куньих и медвежьих шкур, назывался чудно — Оденпе. Ну, чудь она и есть чудь, у неё всё не по-русски.

А про этот город Ивану раньше слышать доводилось, только среди соотечественников называли его по-другому. Тоже, впрочем, не совсем обычно: Медвежья Голова. Но это понятно, почему так: на воротах города прибита была голова медведя с разинутой пастью и оскаленными зубами.

Никуда за всю свою жизнь из Новгорода не выбиравшийся, Иван сразу почувствовал ту чужую, нерусскую жизнь, которой жил этот город и от которой становилось невыносимо тоскливо на душе. Душа рвалась домой. Даже среди лесов, в чухонской деревне, Ивану не было так жаль родных краёв. Может, оттого, что слаб был да и к окружавшим его людям относился как к временному чему-то в его жизни. Город же — другое дело! Тут жить — это тебе не в чужой семье, здесь ощущалась иная воля, власть иных обычаев, незнакомого языка, только собранная отовсюду словно в единый ком, и ком этот давил на Ивана ощутимо. Порой казалось, что здесь и дышится как-то несвободно.

Собственно городом, в понимании Ивана, Медвежью Голову даже назвать было трудно. От обычного большого села она отличалась только что городской стеной, и то не из камня, а из брёвен. Ни церквей тут не было, ни привычных глазу улиц с домами по обе стороны. Поражала своим мрачным, зловещим видом крепость, возвышавшаяся над всем этим местом. Непохоже на дворец княжеский, подумал тогда Иван. И оказался прав — в крепости сидели немцы-рыцари Ливонского ордена, сами сию крепость построившие, чтобы отсюда управлять чудскими землями до самой Шелони.

Одного такого рыцаря, на коне и со свитой, Иван увидел сразу же, как только въехали на дорогу, петлявшую меж здешних жилищ. Огромный, на могучем жеребце, в мехах, покрытых железом, в круглой железной шапке с пучком пышных перьев (от райской, поди, птицы), в железных же сапогах с золотыми, как звёзды, шпорами и с мечом, свисающим от пояса аж до самой земли, — вот каков был страшный рыцарь, повелитель этих мест и всех народов, эти места населяющих.