Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

Пока песельники входили в шатёр и выстраивались, напустили снаружи холода. (На улице уже временами принимался сыпать снежок.) От этого настроение великого князя упало, да так, что всех песельников выгнал и объявил, что ляжет спать. И действительно, удалился к себе в полстницу, лёг, накрывшись с головой, и не слышно его было до самого вечера. Разбудил его князь Ярослав Всеволодович, прибывший из своего стана с известиями.

Борис Юрятич, недолюбливавший Ярослава, хотел было уйти, чтобы не принимать участия в разговоре братьев и узнать всё от государя своего потом, но Юрий велел ему присутствовать.

Ярослав был в полном боевом снаряжении, надел даже свой, всем известный, драгоценный шлем с золотой отделкой и чеканным изображением святого Феодора Стратилата, своего покровителя (ибо в крещении Ярослава звали также и Феодором), и выглядел очень внушительно. Войдя в шатёр, первым делом снял шлем и положил его на стол, будто опасаясь уронить ненароком и разбить. Долго отряхивался от мокрого снега, прежде чем присесть к столу. При свете светильников его лицо выглядело более жёстким, чем обычно.

Юрий смотрел на него молча, про себя раздумывая: «Чего это братец так вырядился на ночь глядя?»

— Ко мне, великий князь, гонец приходил от Мстислава, — выждав приличное время, чтобы подогреть любопытство брата, сообщил Ярослав.

Юрий переглянулся с Борисом. Это не осталось незамеченным. Ярослав оживился:

— К тебе тоже, сказывают, присылал Мстислав? Что передать-то велел?

— Мира хочет. Не желает, говорит, зря кровь проливать, — ответил великий князь.

— Ага! — Ярослав стукнул кулаком по столу. — И мне то же самое. Боярина прислал своего.

— Этого, как его, Явольда?

— Его. Статный такой, всё пыжится. — Ярослав усмехнулся. — Загонял его нынче князь Мстислав совсем. А ты, брат, — вдруг настороженно спросил он, — что ответил ему?

— Ответил, что мира не будет.

— Ага, вот и я то же самое велел передать, — удовлетворённо сказал Ярослав. — Он ведь что? Верни, говорит, все волости, что занял, пусти новгородцев, отдай Волок — и крест, говорит, будем целовать. Крест, видишь ли.

— Ну ты уж, брат, верно, и ответ дал ему суровый! — На лице — великого князя держалась неопределённая улыбка. Ярослав её не замечал.

— А как же? Я ему, знаешь, как сказал? Сказал, что мира не хочу, это само собой. Издалека, сказал, пришли вы, а вышли, как рыбы, насухо! Это я ему слово в слово передать велел! — Ярослав, по-видимому, гордился своим ловким ответом. — Как рыбы, говорю, насухо вышли, вот пусть так и знает.

— Ну что ж, князь Ярослав. Правильно ответил. — Великий князь не выказывал недовольства. — Пусть знает. А может, хитрит князь Мстислав? Убаюкать нас хочет? А сам подберётся ночью потихоньку да и ударит по нам?

— Нет, князь Мстислав такого не сделает, — вдруг отозвался Борис Юрятич, сидевший поодаль от братьев.

Ярослав метнул на него гневный взгляд, но лаять на любимца великого князя всё же поостерёгся.

— И я так думаю, — сказал Юрий Всеволодович. — Он ещё с нами долго договариваться будет, таков уж нрав у Мстислава. Давай-ка, брат, перебирайся ко мне поближе. Ставь шатры свои рядом. И неплохо бы нам перед боем пир устроить! А? Пусть песни играют, чтобы князю Мстиславу слышно было!

И поскольку великий князь не услышал никаких возражений ни от брата, ни от Бориса Юрятича, то немедленно распорядился начать подготовку к большому празднеству, чтобы не только князья да бояре пировали, но и войску досталось. Он сам давал указания кравчим, долго обсуждал с ними, какие блюда готовить для будущего пира, сколько припасов из княжеского обоза выделить для ратников. Велел срочно отправлять возы к Боголюбову, за пивом и мёдом, да чтоб возвращались не мешкая, несмотря на то, что начавшаяся уже весенняя распутица могла сильно затруднить продвижение гружёных саней.

Казалось, кроме этого пира, великого князя не заботит больше ничто, даже вражеские полки, стоявшие совсем неподалёку.

Этим вечером мало что удалось сделать. Обоз только отправили да оповестили приближённых и войско, чтобы ратникам, вынужденным терпеть неудобства от внезапно испортившейся погоды, ночевать было веселее. Великий князь заснул, лёг, не дожидаясь прибытия Святослава, за которым тоже было послано.

К утру обоз, конечно, не вернулся, да и не мог ещё вернуться. Юрий Всеволодович, вспомнив, даже удивился сам себе: приказать возчикам обернуться за ночь до Боголюбова и обратно, да по раскисшим дорогам можно было разве что спьяну. А ведь он вчера не пил ни капли, чтобы поберечь силы для сегодняшних неизбежных возлияний. Ну ладно, хмельного в княжеских припасах должно хватить, а что касается войска — оно себе само найдёт. Время нынче холодное, идя на войну, уж наверное, запаслись. Просто разрешить им пьяными быть сегодня. К ночи завеселеют. Пусть погуляют перед битвой, ничего.

К полудню великий князь уже сидел с братьями и всем боярством в шатре, для такого случая расширенном: отогнули полсть и надставили другим шатром, что привёз Ярослав. Получилось просторное помещение, и, сидя во главе стола, Юрий Всеволодович с трудом различал тех, кто находился на другом его конце.

Славное получилось пиршество — шумное, согласное. Песельники старались государю угодить, словно чувствуя, что нынче он ждёт от них чего-то особенного. То и дело принимались кричать здравицы великому князю, и тогда снаружи можно было услышать нарастающий гул: войско получало от воевод и сотских знак, что надо очередную здравицу поддержать, и охотно поддерживало. За столом все сидели радостные, и если кто и не был почему-то весел, то за общим гамом и движением этого никак нельзя было рассмотреть.

Постепенно великий князь дошёл до такого состояния, когда ни дружный приглушённый рёв войска, ни старания бояр, пытавшихся перекричать друг друга, уже как бы не были слышны ему. Он разглядывал знакомые лица подданных своих — и все сомнения, даже если они и были у него, уходили бесследно. Он был окружён верными и сильными людьми, которые любят его и не выдадут. А больше и желать нечего. То же самое, по всей видимости, думали и оба брата — Ярослав и Святослав. Первый выглядел смягчённым, ласково кивал сидевшему рядом приближённому боярину, толстогубому и пьяному, который, стуча себя кулаком в грудь, видно, клялся князю в вечной преданности. Это всякому приятно.

Святослав же, почти не переставая, смеялся: всегда находились охотники его смешить, всё равно чем — рассказывая ли о разных неприличных случаях или просто строя рожи. Вот и сейчас Святослав сидел в окружении таких шутников, знающих, как он любит подобные забавы и как легко вызвать у него приступ неудержимого веселья. Дёргали его за рукава, забыв о почтительности: а вот, князь, меня послушай, а вот, князь, на меня погляди.