Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

— О, ты, — наконец начал ответную речь Субэдей, когда Джебе передал ему очередь для славословий, — подобно береговой скале океана, гордо отражающей атаки свирепых волн, легендарный богатырь! Ты, в борьбе с иноземцами сокрушительно нападающий, мой тёмно-серый ястреб!

Произнося речь, Субэдей не изменил своей позы, так и остался сидеть, как мешок с рисом, не боясь обидеть Джебе неуважением. Он знал, что исполняет чистую формальность, не очень-то и нужную на войне. Всё это говорилось для свидетелей — пусть, наслушавшись, пойдут и расскажут воинам, чтобы торжество этой священной минуты дошло до каждого монгольского сердца!

— О, ты, с неослабевающей силой могущий решать самые сложные задачи, о, железный рычаг Императора Неба!

Тут Субэдей вспомнил, с какой ловкостью Джебе уговорил половцев расстаться со своими союзниками аланами, объединённым войском запершими монгольскую армию в тесном ущелье. Половцы поверили и ушли, довольные дружбой. Потом Джебе и Субэдей легко разделались с аланами. А теперь пришёл черёд и половцев.

— О, ты, умеющий создать неизменную атмосферу дружбы и мира со всеми! Мой друг и сподвижник, Джебе! Скажи же и ты мне что-нибудь!

Ритуал завершался. И завершить его Субэдей предлагал Джебе, зная его словесное искусство.

— О, мой хитроумный богатырь, непобедимый дракон, достойный вождь, всегда идущий впереди многих! Подвигам и благочестию отдай всего себя! — закончил Джебе и замолк, изобразив на лице почтительную улыбку. Молчал и Субэдей.

Все присутствующие в шатре свидетели беседы поняли, что их присутствие больше не необходимо. В вежливых выражениях поблагодарив обоих военачальников за оказанную великую честь, они по очереди, непрестанно кланяясь, задом выбрались из шатра. Снаружи раздался гул голосов: войско приветствовало тех, кому довелось быть слушателями священной беседы.

— Теперь можешь отдохнуть, мой друг Субэдей, — смеясь, произнёс Джебе. — Однако ты был не слишком красноречив нынче. Когда ты беседуешь с Повелителем, храни его Вечно Синее Небо, твой язык скачет впереди тебя, как резвый конь!

— Поговорим о дальнейшем, — сказал Субэдей, не обращая внимания на шутку товарища. — Половцы ушли в русские земли, дорога туда открыта. Император требует, чтобы мы преследовали их, заодно прощупали русских: так ли они сильны в сражении, как о них рассказывают.

— Этот русский пёс, который привёл к нам своих воинов, говорит, что главная беда русских, особенно их начальников, в том, что они всегда ослеплены гордостью. Почему-то считают, что сильнее них никого нет. Таким подарком судьбы грех не воспользоваться.

— Может, позовём русскую собаку, пусть ещё раз всё расскажет, а мы проверим, совпадают ли его сведения с донесением наших соглядатаев? Император предложил нам нелёгкое дело. Да хранит его Вечно Синее Небо. С двумя туменами идти против целой страны, населённой храбрецами, это, друг мой Джебе, подобно величайшему подвигу. Каждая мелочь может быть важна!

— Много чести русскому — сидеть в наших шатрах. Пусть с ним поговорят другие. Я распоряжусь, чтобы допросили и его, и некоторых воинов из его полка. И потом мы будем преследовать только половцев, с которыми у русских плохие отношения. Маловероятно, что Русь поднимется нам навстречу. Я слышал, что многие сражения у русских вообще отменялись из-за того, что их князья перед боем встречались и разговаривали друг с другом. Достаточно бывало одного удачно сказанного слова, чтобы противники разошлись с миром, обменявшись богатыми дарами.

— О, да, я тоже слышал об этом, — проговорил Субэдей. — Русские очень любят подарки. Они не знают нашей старинной мудрости: если руки твои нагружены дарами и взор к ним прикован, то как ты защитишься от стрелы, которая к тебе уже летит? Наша войсковая казна сейчас полна, есть что дарить русским. А к тому же мы пойдём так: впереди погоним скот, за ним — небольшой отряд лёгких всадников, пусть ими управляет кто-нибудь поважнее, ну, скажем, мурза Гемябек. Этот надутый пузырь должен докладывать Императору, да хранит его Вечно Синее Небо, о состоянии дел на наших новых землях. Из его шатра, наверное, лучше видно, чем нам с тобой с высоты наших сёдел. Вот пусть и попробует первым, каково это — воевать.

Джебе коротко рассмеялся и кивнул головой, соглашаясь.

— Однако, — сказал он немного погодя, — если выступать, то прямо сейчас, не давая воинам слишком много отдыха. Какие известия приходят из Руси?

— Всё те же. Русские готовятся. В городе Киеве собирается Совет князей. Ждут, согласится ли им помочь один большой князь с севера. Но он во вражде с тем человеком, который собирает общее войско. Говорят, этот человек, у него трудное имя Мистаслав Мистаслав — почему это у князей двойные имена? — когда-то побил северного князя. Так что тот вряд ли согласится помогать своему врагу. Вот в этом ещё наше преимущество, друг мой Джебе. Русские постоянно воюют друг с другом, единого начальника над ними нет.

— Но скоро будет! — горячо сказал Джебе.

— Именно так. Император наведёт порядок на этих землях.

— Но это после, а сейчас самое время пообедать, — сказал Джебе, улыбаясь.

Он знал, что с годами его друг Субэдей стал обнаруживать почти несвойственную для монгола любовь к еде. Впрочем, Субэдей не был по крови монголом, он только косвенно принадлежал к ним, происходя из племени урянхаев — дальних монгольских родственников. Но Джебе, в своё время служа тайчиутам, врагам Чингис-хана, обладал широкими взглядами на чистоту крови и происхождения. Вон, Джамуга — был чистокровным монголом, но порвал с Чингис-ханом, и где он теперь? Его нет и никогда не будет.

Субэдей оживился, хлопнул в ладоши, призывая слуг. Во время похода обычно он не мог устраивать себе такую роскошь, как обслуживание за обедом, — там не бывало ни времени, ни возможностей. Сейчас же можно было немного расслабиться и доставить себе такое удовольствие. Он догадывался, что причиной его неудержимого жирения была невоздержанность в еде, но поскольку он не терял ни остроты ума, ни подвижности тела, то и не пытался ограничивать себя.

Вскоре на блюде перед ним лежал молодой баран, зажаренный на вертеле. Таких молодых баранов кастрировали ещё в младенческом возрасте, и при командующем содержалось их целое небольшое стадо, именно для чревоугодия. Присматривал за баранами пленный армянин, которому на всякий случай отрезали язык и перебили сухожилие на правой ноге. Он, кажется, был доволен своим положением — ведь всю свою жизнь ничего, кроме баранов и овец, не знал. Этот же человек занимался приготовлением пищи для Субэдея на длительных привалах.

Джебе, начав обед с плошки монгольской похлёбки на травах, незаметно улыбаясь, наблюдал за товарищем. Первым делом Субэдей отрезал у барана жирный курдюк и расположил его на специальном блюде справа от себя. Затем приступил к самому барану. Острым ножом он отмахивал щедрые пласты сочного мяса, сворачивал их в трубочку, совал в рот, потом отрезал кусочек курдюка и отправлял вслед за мясом. Закрывал глаза и принимался медленно, со вкусом жевать, выпуская потеки прозрачного жира на подбородок. И хотя наслаждение от еды было столь высоким, что из ноздрей Субэдеева носа иногда вырывался непроизвольный стон, Джебе знал, что мозг Субэдея напряжённо работает, проигрывая то один план вхождения в русскую землю, то другой, расставляет мысленно воинов, кого в засаду, кого на близлежащие холмы. Субэдей отлично знал особенности того места, куда должен был отправиться по приказу Чингис-хана. Для этого у него была хорошо организованная разведка, докладывавшая ему обо всём — вплоть до мелких речушек и качестве их дна.