Евгений Иванов - Меткое московское слово

Люди этого типа любят выражаться высокопарно. Еще герой чеховского «Письма к ученому соседу» норовил подпустить что-нибудь из возвышенного стиля: «Рубль, сей парус девятнадцатого столетия, для меня не имеет никакой цены, наука его затемнила у моих глаз своими дальнейшими крылами». Герои Островского, чеховские, купринские, бунинские персонажи могли при случае блеснуть и стихом. В книге Е. Иванова находим очень выразительные примеры писарской, «галантерейной» поэзии:

Собранные Е. Ивановым стихи хорошо рисуют ту речевую среду, на которой всходило и расцветало такое интереснейшее явление городской массовой культуры, как «жестокий» романс.

Показательнейшим бытовым и речевым материалом эпохи всегда являются вывески. Особенно это относится к полуграмотной и полукультурной среде русского городского торгового люда прошлого века. Хорошо понимая их социально-речевую характеристичность, их использовал в своих произведениях еще Гоголь, подлинные тексты курьезных вывесок мы обнаруживаем у Е. Гребенки, Я. Буткова, А. Левитова, у И. и Г. Успенских, А. и Д. Дмитриевых, А. Подурова, А. Михневича, А. Плещеева (сына), И. Грэка (И. Билибина), Д. Ястребского, А. Чехова, С. Максимова (по его словам, «московские вывески словно дали вековой зарок ссориться с грамматикой»). В книге Е. Иванова находим десятки необычайно колоритных текстов, собранных в одном месте. Они обогатят уже существующую в русской литературе коллекцию: «Шашлычный мастер из молодого карачаевского барашка с кахетинским вином»; «Парижский парикмахер Пьер Мусатов из Лондона. Стрижка, брижка и завивка»; «Кролики, белки, куры и прочие певчие птицы»; «Оккультист, очки, пенсне, лорнеты»; «Спасатель крыс, мышей, клопов, тараканов — выводит, морит с пользой. Безвредно, доступно страдающим нашествием! Тиф! мор! погибель! Смерть!»

Еще в 1928 г. Б. А. Ларин, пионер изучения языка народа, писал: «Мы запоздали с научной разработкой языкового быта города». [35] Ларин Б. А . История русского языка и общее языкознание. М., 1977, с. 175. Уже тогда становилось ясно, что отсутствие такой разработки существенно обедняет картину развития общенародного и литературного языка. «Не подлежит сомнению, что история литературного языка, — писал академик В. В. Виноградов, — не может обойтись без разностороннего и углубленного изучения разговорных и письменных диалектов и арго города». [36] Виноградов В. В . Избр. труды. История русского литературного языка. М., 1978, с. 153. Начиная с середины XIX в., подчеркивал он, городское просторечие влечет в литературный язык «множество слов, идиом и фраз из разных профессиональных диалектов и жаргонов. Социально-диалектные расслоения языка города теперь острей и быстрей отражаются на жанрах литературного языка. <���…> Литературный язык как бы притягивает к себе жаргонные и профессиональные фразы и идиомы из близких ему социально-диалектных сфер». [37] Виноградов В. В . Очерки по истории русского литературного языка XVII–XIX вв. М., 1938, с. 430–431. Ср.: «Вопрос о социально-групповых диалектах, жаргонах и социально-речевых стилях города имеет особенно важное значение для исследования повествовательной и диалогической речи в рассказе, романе, очерке, драме русской реалистической литературы XIX–XX вв.» ( Виноградов В. В . Избр. труды, с. 209.)

Опоздание могло оказаться роковым, потому что лингвистическая ситуация города начиная с 1920-х гг. стремительно менялась. В старом городе кроме общего языка, на котором говорили меж собою все слои населения, у каждой социально-профессиональной группы — кожевников, каменщиков, печников, стекольщиков — был свой специальный жаргон, целиком понятный только ее членам. Крайним случаем такого локального языка может служить арго коробейников-офеней — тайный язык мелких торговцев, совершенно непонятный окружающим. Но и в других случаях такие специальные «диалекты» характеризовались своим собственным словарем, особой фразеологией «ремесловых работ», по выражению В. Даля. «Их социальная функция, — пишет о профессиональных „языках“ современный исследователь, — состоит, по-видимому, в том, чтобы поддерживать групповую исключительность. Их оберегают и хранят от посторонних приблизительно так, как цехи ремесленников хранили секреты своего ремесла». [38] Гамперц Джон Дж. Типы языковых обществ. — В кн.: Новое в лингвистике, вып. 7. М., 1975, с. 194.

С ростом городов — особенно таких крупных, как Москва, — и развитием экономических связей замкнутость отдельных коллективов все более нарушается, начинается процесс, «который становится все более типичным по мере дальнейшего экономического развития — от многообразия к единообразию», [39] Поливанов Е. Обзор процессов, характерных для языкового развития в эпоху натурального хозяйства. — Ученые записки РАНИОН. М., Институт языка и литературы, 1929, т. 3, с. 26. «к уничтожению языковых различий, к диалектической нивелировке». [40] Поливанов Е . Задачи социальной диалектологии русского языка. — Родной язык и литература в трудовой школе, 1928, № 2, с. 41. Происходит сглаживание или даже исчезновение отличий языка отдельных профессиональных групп. В России Октябрьская революция, сломав сословные и цеховые перегородки, невиданно убыстрила этот процесс. [41] См.: Бондалетов В. Д . Социально-экономические предпосылки отмирания условно-профессиональных языков и основные закономерности этого процесса. — В кн.: Вопросы социальной лингвистики. Л., 1989.

Первые записи Е. Иванова относятся к 1905 г., он не прерывал их в течение трех десятилетий. Особенно ценны, конечно, записи 1905–1914 гг. — последних «стабильных» лет русского быта, еще сохранившего в большой мере черты векового уклада. Далее стали исчезать не только профессии, ремесла вместе со своим речевым обиходом, но и целые сословия и социальные группы.

Необходимо сказать, что языковые процессы не были изолированными от других, более общих социальных процессов эпохи. Первые же годы после Великой Октябрьской социалистической революции, когда была выдвинута задача приобщения к культурным ценностям самых широких масс, показали сложность этой задачи, выполнение которой было гораздо более трудным, чем, например, ликвидация неграмотности. Рабочие и крестьяне энергично включились в освоение новой для них общественно-политической фразеологии, которая стала активно вытеснять из их языка многие прежние речевые формы. Новая лексика, терминология, изменения в значениях слов, актуализация некоторых словообразовательных моделей — эти и другие новшества, не отмечавшиеся исследователями языка первых послереволюционных лет, [42] См.: Баранников А. Из наблюдений над развитием русского языка в последние годы. Влияние войны и революции на развитие русского языка. — Ученые записки Самарского университета, вып. 2, 1919; Винокур Г. Культура языка. М., 1925; Прянишников Н. Отражение революции в языке. — Красный Урал, 1926, № 96, 113, 114; Селищев А. М. Язык революционной эпохи. М., 1928; Виноградов С. И. Дискуссии о языке первых послереволюционных лет. — Русская речь, 1977, № 2. затронули почти все группы носителей русского языка. Поэтому записи Е. Иванова в иных случаях оказались последним запечатлением ушедшего навсегда.