Евгений Иванов - Меткое московское слово

Уже после революции, в 1918 г., Е. Иванов организовал при кафе Всероссийского профсоюза артистов сцены и арены ежедневные артистические представления «Балаганчик искусств», сам был их режиссером и вел конферанс. «По вечерам у нас собирается большинство артистической и литературной Москвы, — вспоминал он в 1932 г. — Мест не хватает… Выступают все — кто может и хочет. Циркачи смешиваются с поэтами, эстрада — с артистами государственных театров. Первая в Москве необычная по пестроте и неожиданности программа». И конечно же организатор собраний кладет «на стол альбом… В результате — коллекция автографов и экспромтов». Альбом сохранился; в нем — фотографии, афиши, программы, рисунки карандашом, пером, акварелью, стихи, записи, шутки П. Алякринского, Арго, Я. Вадикова, М. Гаркави, Ю. Горина, Л. Дризо, В. Лазаренко, В. Мейерхольда, Ю. Наумова, Н. Павлович, С. Садовникова, П. Садовского-младшего, Н. Смирнова-Сокольского. Е. Иванову в этом альбоме посвящены десятки стихотворений, шуток, экспромтов. Поэт Р. Менделевич писал: «Этнограф с детства кропотливый, Сбиратель острых он словец, Актерам преданный отец, Поэтам — братец суетливый. Среди случайностей, подвохов Из всех нас сделал скоморохов». «Кто не знает Иванова? — вопрошает другой экспромтер. — Иванова знает целый свет!»

Е. Иванова действительно знала «вся Москва», и он знал всех. Он приятельствовал с многими артистами театра, эстрады, цирка, кафешантана, десятками журналистов, писателей. Он был знаком или дружен с Леонидом Андреевым, A. М. Горьким, А. С. Грином, В. А. Гиляровским, В. Л. Дуровым, А. И. Куприным, В. Г. Лидиным, Максом Линдером, B. В. Маяковским, А. М. Пазухиным, М. Е. Пятницким, И. Л. Толстым, А. И. Южиным-Сумбатовым, Г. Б. Якуловым. Некоторое представление о широте его знакомств, в частности с окружением Маяковского, дает сохранившийся текст воспоминаний о поэте, с которыми он выступал в ноябре 1934 г. на вечере «смычки с рабочими метро». Вот их оглавление: «Мое знакомство с Владимиром Маяковским. Давид Бурлюк. Появление левых течений в искусстве. Среда, окружавшая Маяковского. В. В. Каменский. М. Ф. Ларионов, инцидент М. Ф. Ларионова с артистом Малого театра Н. О. Васильевым. Портрет Васильева, написанный Маяковским <���…> Роль Давида Бурлюка в направлении Владимира Маяковского на путь поэзии. Моя поездка с В. Маяковским и Д. Бурлюком в Петроград. Маяковский на эстраде „Бродячей собаки“. Закрытие „Бродячей собаки“. „Политические соображения“ относительно смокинга. „Лау-ди-Тау“. Н. Вержбицкий, Е. Хохлов и В. Тодди. „Дядя Пуд“. „Тухлое яйцо — натощак“. „Зеленая лампа“, „Бой быков в Испании“. Оригинальная встреча В. Маяковского с корнетом Савиным. Случай в Комаровке. Маяковский и Григорий Шуляк. Курьезный инцидент с романистом А. М. Пазухиным и история одной карикатуры. Автошарж Маяковского. Три портрета. Лубок русско-германской войны. Маяковский в лазаретах для раненых солдат, Маяковский — редактор стихотворений „экзекутора казенной палаты“ Афанасия Павловича Шевлякова. <���…> Кафе поэтов в Дегтярном переулке. „Подполье друзей театра“. Кафе-столовая „Сцена и арена“. Маяковский о фольклоре». Сохранилось четыре портрета Е. Иванова 1914–1915 гг. работы Маяковского, три из них — шаржированные. [12] Хранятся: два — в Государственном Литературном музее, третий — в ЦГАЛИ, четвертый — в собрании З. А. Милютиной. Два воспроизведены в очерках З. А. Милютиной: Неделя, 1973, № 28, с. 9; Огонек, 1976, № 32, с. 17.

Е. П. Иванов начинал писать в сложное время — время бурного развития в русской литературе многоразличных течений и направлений — от реалистов-«знаньевцев» до символистов и футуристов. Как писал в одном из своих сатирических стихотворений П. П. Иванов, «плодятся искусства // Различных сортов: // То слово без чувства, // То чувство без слов, // То танец под слово, // То роспись лица… Все вычурно, ново, // Пестро без конца». [13] Театр в карикатурах, 1913, № 8.

Не обладая внутренней творческой самостоятельностью, Е. Иванов испытывает самые разнородные, порой противоположные влияния.

Он хорошо знает быт, имеет тягу к детальному его изображению. Где-то совсем рядом уже лежит натурализм, который сильно чувствуется в некоторых рассказах молодого литератора. Так, подробно описывается, как на бойне «люди в фартуках бросаются на бьющееся в конвульсиях полуживое существо и, не дожидаясь конца, сдирают упругую кожу» («Человек-победитель»), или рассказывается, как некий господин, умеющий «во всей природе для себя гастрономию найти», ест живых раков, пьет «горячую кровь от только что зарезанного теленка» («Злое чрево»), или изображается разрезанное трамваем тело («Ноги»).

И одновременно он отдает дань совершенно противоположной манере — пишет «эскизы», «силуэты» с ослабленным сюжетом, переполненные авторскими медитациями в сентиментально-возвышенных тонах с претензиями на решение мировых проблем: «Зачем ты, природа, так шутишь над человеком? Зачем ты даешь ему сознание, разум и волю, зачем, открыв прекрасное, так быстро отнимаешь дары свои? Зачем так туманны наши дни? Зачем?» («В тумане дней»), «Светлая, лучезарная природа, хранящая вдохновение пестрой жизни!.. Скажи мне о человеке, в формы которого облечен мой дух и сознание. Чем выше он животного, хищного, дерзкого и требующего крови? Где корона его — царя, самозванно венчавшегося? Где высокие принципы его культурной души? Где сам человек, невидимый в пестрой, говорливой людской толпе?» («Кусочек мяса»). Это тот самый стиль, который характеризовал бойкий критик-современник: «Под маской утонченности чувствуется нежная лирическая печаль и красивая тоска поэта-мыслителя». [14] Литературный календарь-альманах. СПб., 1908, с. 71. Как изысканно писал рецензент первого сборника рассказов Е. Иванова, в них «нежной очаровательной грустью благодарного идеализма заворожена жизнь». [15] Театрал, Нижний Новгород, 1910, 30 января, № 38, с. 4.

Приехавший из провинции литератор отдает дань закатному эпигонству тематики и стилистики, как новация явленной за полтора десятилетия перед тем в стихах В. Брюсова: «Как сон, разлит смертельный аромат <���…> Цветы дрожат, сильнее дышат травы, чарует все, все выдыхает яд; <���…> Мы будем наслаждаться, играть, блуждать в венках из орхидей…» В рассказах Е. Иванова изображаются альковы «с ярко кровавыми, дурманящими, пьянящими розами» («Курортный рассказ»), описываются «пышные гостиные, где курился душистый дурманящий опиум гашгоне, загадочные травы мудрецов сладострастного востока и жила маленькая стройная фея наслаждений». В этих гостиных собирались люди, которые «свободно верили, любили, чувствовали и искали друг друга». Но когда на пиру их «обносили игристым, пенящимся и безумствующим вином, то в одном из резных бокалов пряталась капля яда… Смерть от него была прекрасной, сказочной и убаюкивающей сердце» («В тумане дней»). Не остался чужд Е. Иванов модным «вопросам пола» — на его сборник «Так вот она, любовь. Эскизы жизни, кошмары любви и силуэты безумства» (М., 1916) Комитетом по делам печати был наложен арест.