Алла Бегунова - С любовью, верой и отвагой

— Отчего же, можно и в поход, сударыня. Выйдем мы утром шестнадцатого сентября, да через два дня будет днёвка...

— Сколько вёрст в день вы проходите?

— Не более двадцати.

— Я догоню вас на лошади.

— А хорошо ли вы держитесь в седле?

— Держусь. — Она пожала плечами.

— Будьте всемерно осторожны, Надежда Андреевна, — сказал он, поклонился, впервые взял её руку и поцеловал кончики пальцев.

Семнадцатого был день моих именин

и день, в который судьбою ли, стечением

ли обстоятельств или непреодолимою

наклонностью, но только определено

было мне оставить дом отцовский и

начать совсем новый род жизни. В день

семнадцатого сентября я проснулась

до зари и села у окна дожидаться её

появления: может быть, это будет последняя,

которую я увижу в стране родной!

Гостей на празднике у Надежды было мало. Только две давние её подруги. Первая, Аннета, дочь уездного казначея, в замужестве Свечина, уже беременная третий раз, приехала с мужем, отставным пехотным офицером. Другая, Мария Михайлова, дочь здешнего помещика, девушка на выданье, красивая и богатая, но уж очень переборчивая невеста, явилась вместе с тётушкой.

Даже такого скромного торжества Анастасия Ивановна устраивать не хотела. Говорила, что радоваться в их семье нечему, пока весь город судачит о ссоре старшей дочери городничего с мужем, её бегстве из Ирбита и слишком долгом пребывании в доме отца. Однако Андрей Васильевич урезонил супругу: что толку нарушать обычай, если друзья всё равно приедут с визитами, а получив отказ, больше станут рассуждать о неладах в доме градоначальника, коллежского советника и чиновника 6-го класса Дурова.

Он был твёрдо уверен, что Надежда и Василий помирятся. Надо только дождаться приезда Чернова в Сарапул. Дуров даже написал ему любезное письмо, не сказав об этом Надежде. Он ждал приезда зятя ещё и потому, что весной 1806 года возникло дело по жалобе купца Москвина, весьма неприятное для Дурова. Купец донёс вятскому губернатору о неоправданных штрафах и поборах в Сарапульской городской управе. Теперь Андрею Васильевичу нужен был толковый посредник, а лучше Василия Чернова с купцом никто бы не договорился.

Отослав письмо в Ирбит, отец принялся увещевать Надежду. Он представлял ей дело так, будто Василий страдает в одиночестве, глубоко раскаялся, да и сыну их нужно мужское воспитание, мужская рука и опека. Об этом Дуров обычно беседовал с дочерью по вечерам, заходя в её комнату перед сном.

От этих разговоров с беспрестанными намёками Надежда только больше укреплялась в своём решении идти в поход с донскими казаками. Если сюда явится Чернов, думала она, то любимый батюшка станет таким же её противником, как и мать. Не помогут ей ни успехи в выездке лошадей, ни мольбы о защите.

На день ангела Андрей Васильевич, желая задобрить дочь, подарил ей триста рублей и гусарское седло с вальтрапом. Алкид ещё раньше передан был в полное её распоряжение. Младший брат Василий отдал ей свои золотые часы. Анастасия Ивановна — золотую цепочку к ним. Сёстры подарили Надежде книги, подруги — женские украшения из серебра.

Именины прошли хорошо. Надежда веселилась и танцевала вместе со всеми. Потом вышла провожать своих подруг к воротам усадьбы. Муж заботливо усадил Аннету в коляску, и Надежда расцеловалась с ней, обещав приехать к Свечиным вместе с Ванечкой на детский музыкальный праздник. С Марией Михайловой они договорились обменяться новыми французскими книгами при встрече в четверг.

Экипажи уехали. Оставшись одна, Надежда пошла по тёмной аллее в сад. Ей нужно было собраться с духом для прощания с матерью. Она являлась к ней, чтобы пожелать спокойной ночи, в том случае, если день у них проходил без стычки или ссоры. Сегодня матушка была очень ласкова с ней и ни разу не сделала никакого замечания.

Анастасия Ивановна уже сидела в пеньюаре, и горничная разбирала у неё на голове сегодняшнюю праздничную причёску: вытаскивала шпильки, расчёсывала волосы.

— Довольна ли ты своим днём ангела? — спросила городничиха у дочери.

— О да, матушка.

— Как видишь, мы с отцом готовы сделать для тебя все...

— Хочу поблагодарить вас. — Надежда, как это у них водилось, поцеловала ей руку. — Теперь я решила исполнить ваше желание, матушка, и уехать из Сарапула.

— Давно так следовало тебе поступить, дочь моя. Тогда никто не стал бы на тебя сердиться.

— Спокойной ночи, матушка! — Поддавшись внезапному порыву, Надежда прижала руку матери к своему сердцу, чего прежде никогда не смела делать.

— Поди с Богом! — сказала Анастасия Ивановна, тронутая — так ей думалось — раскаянием своей упрямой и непослушной дочери.

Эти слова Надежда истолковала как материнское благословение. Ей очень хотелось его получить перед трудной и опасной дорогой. Низко поклонилась она своей родительнице и удалилась из спальни.

Как всегда, около одиннадцати часов вечера в её комнату зашёл Андрей Васильевич. Но их обычный разговор о событиях минувшего дня, о книгах, прочитанных Надеждой, об Алкиде и Урагане, о Василии Чернове никак не складывался. Надежда была слишком взволнованна, и отец заметил это.

— Здорова ли ты? — спросил он.

— Да, батюшка. Но только... немного озябла.

— Вели завтра протопить печь. Ночи уже холодные. Не ровен час, простудишься.

— Конечно... — Голос у неё дрогнул. — Завтра — обязательно.

— Что-то ты грустна, друг мой. — Андрей Васильевич направился к двери. — А зря. Твой праздник удался. Все довольны...

Она бросилась за ним, прижала его руку к своей щеке, потом поцеловала её:

— Ах, любезный мой батюшка!

— Добрая дочь... — Дуров обнял Надежду за плечи. — Ложись-ка спать... Ты вся дрожишь. Видишь, как холодно тут у тебя...

Она долго прислушивалась к его шагам по лестнице и в коридоре. Потом, когда они затихли, взяла ночник и осторожно открыла дверь в детскую. Но нянька Наталья, спавшая около двери на лежанке, всё равно услышала, как Надежда подошла к кроватке Ванечки.

— Что это? Кто здесь? Вы, барыня Надежда Андреевна?

— Да. Мне послышалось, Ваня плачет...

— Нет, он спит. Набегался сегодня с Василием Андреевичем и Евгенией Андреевной до упаду...

Надежда, высоко держа ночник, смотрела на своего сына. Он действительно спал крепко. Его русые волосы разметались по подушке. Одну ладонь Ваня подложил под щёку, в другой сжимал глиняную свистульку-птичку, раскрашенную красной и жёлтой краской, — дедушкин сегодняшний подарок.

Ей хотелось запечатлеть в памяти эту картину, увезти её с собой в новую, неведомую жизнь. Ей хотелось разрыдаться от тяжести и неизбежности своего выбора над постелью единственного дитяти, данного ей Богом. Но она боялась напугать своего малыша, боялась вызвать подозрения у Натальи, которая и так встала со своей лежанки, не понимая, почему барыня пришла среди ночи в детскую и теперь долго и печально глядит на барчонка, как будто бы он болен.